Дельфина Бертолон - Та, что приходит ночью [litres]

Я не знал, что ответить. Конечно, Жанна знала, что моя мама умерла, она на небесах, как обычно объясняют маленьким детям. Но она никогда не говорила об этом: во всяком случае, так прямо. Мне понадобилось время, чтобы осмыслить этот странный вопрос, похожий на эхо нашего недавнего разговора с Попом.

– Нет, – в конце концов пробормотал я. – Думаю, она исчезла сразу – и уснула навсегда.

– Но почему Полина пленница? Почему она не уснула вечным сном?

– Не знаю, Детёныш. Может быть, она хочет сказать своей маме, где она. Она хочет, чтобы её похоронили как следует, чтобы она могла наконец уснуть… Ну, это я так думаю.

Жанна вздохнула.

– Надеюсь, её освободят.

Я улыбнулся.

– Я тоже, Детёныш. Для этого и стараюсь.

Этот разговор, видимо, успокоил её, и через минуту сестра уже спала. Я остался с ней, с маленькой живой грелкой – хотя мне уже было изрядно жарко.

На восходе я проснулся в кровати Жанны. Давно я так хорошо не спал.

Понедельник, 7 августа 2017 г.,

11 часов 16 минут.

Ясно.

Мне пока больше нечего рассказывать, и я решил замолчать и наслаждаться жизнью, пока меня не бросили в тюрьму за «угрозы в «Фейсбуке» и несанкционированный допрос престарелого свидетеля». Я катался на скейте, на велосипеде и даже прыгал на батуте, пока Софи не решила, что я слишком тяжёлый и могу порвать ткань на игрушке её дочки. Я завершил неделю битвой с мутантами, чего не делал с тех пор, как нашёл люстру. В общем, я провёл время, опробовав все доступные мне развлечения. Я ждал.

По словам Лили, её отец в тот же день встретился с комиссаром Жаном-Филиппом Бертеном. Я попытался представить себе эту сцену на манер фильмов про американских гангстеров.

Допросы в мрачных комнатах. Металлические столы, наручники, зарешеченные окна. Мускулистые руки, татуировки, шрамы.

Что-то не очень хорошо получается.

Уже в который раз я перечитываю сообщение от Арно в «Фейсбуке»: «Кто это?»

По совету Попа, который мне наконец позвонил, я ответил ему (терять нечего, раз уж до такого дошло!):

«Я мальчик, который живёт в доме Полины. Вы продали нам стены, но, похоже, ещё кое-что… Я хочу разобраться… Я виделся с вашим отцом. Я просто хочу понять, что же произошло здесь тридцать лет тому назад. Заранее благодарен, Мало Монестье».

Я на секунду задумался, потом нажал «Отправить». В следующую секунду я сообразил, что только что не только раскрыл своё имя, но и адрес возможному убийце…

Зачем я послушался этого полоумного Попа? Это же он посоветовал сделать так.

Только что позвонила Лили: полицейские прослушали кассету и решили вызвать на беседу Арно Фраше. Конечно, он может отказаться. Как объяснил Клуни, факты, о которых собираются его спрашивать, уже потеряли значимость за давностью лет: у правосудия нет ничего ни против Арно, ни против Шарля. Но для истины нет срока давности, и Лили настроена оптимистично.

– Папа говорит, что комиссар Бертен умеет убеждать. Шансов мало, но, может быть, сын всё-таки расколется.

– А я? Они хотят меня видеть?

– Ты главный свидетель, Мало. Рано или поздно с тобой будут говорить. Но у Шарля мы были вместе, и я пойду вместе с тобой. Мы в одной лодке.

– Да… Надеюсь, она не даст течь.

Я отключился, растерянный и до крайности взволнованный.

Раз уж вмешалась полиция, отступать некуда. Я должен всё рассказать родителям, но не знаю, как к этому подступиться.

Не могу отделаться от мысли, что «годовщина» исчезновения Полины стремительно приближается, и правду нужно раскрыть до этого… Пусть это глупо, но я убеждён, что если всё не решится до 26 августа, может разразиться новая катастрофа. И эта мысль возникла не на пустом месте: в последние дни у меня появилось смутное воспоминание о том, о чём я ещё не говорил.

Когда мы только приехали в Дом под соснами, я говорил о предчувствии. Такое ощущение мне уже знакомо, и в одну из бессонных ночей я понял почему: незадолго до гибели моей мамы у меня тоже было предчувствие.

Как я уже говорил, мне было шесть лет. Я был ещё совсем ребёнок. Но в ночь перед катастрофой мне приснился кошмар, ужасный сон, где мама звала меня издалека и умоляла простить её. А я её спрашивал: «За что, мама, за что простить?» Но она не слышала и продолжала рыдать в пустоте, уносясь всё дальше, а я протягивал к ней руки, как Полина другой ночью…

Тем утром я рассказал свой сон папе. Он засмеялся: «Соскучился, малыш? Не переживай, съёмки закончились, и она скоро вернётся».