Дельфина Бертолон - Та, что приходит ночью [litres]

Я уставился на Жанну, поражённый. Лёгкая улыбка бродила на её губах. Она продолжала:

– Она не злая. Ей просто нужна помощь.

– Кому ей?

Я совсем растерялся. Сестра подвинулась, достала из-под подушки хрустальную подвеску и протянула её мне. Я не решался её взять, вспомнив, что было днём. Но Жанна шепнула:

– Она сказала, что согласна.

– На что?

Я уже совсем обалдел, а Жанна положила хрусталик мне на ладонь.

– Чтобы ты его взял. Ты знаешь, что надо делать.

Я поглядел на подвеску, потом на Жанну. Она просительно смотрела на меня блестящими, уже сонными глазами.

– Я пообещала, Мало… Ты обещаешь?

Она выглядела такой уверенной, такой решительной, несмотря на усталость, что я пообещал. Что пообещал? Хороший вопрос. Но я обнял сестричку и пообещал. Я понял, что больше ничего не узнаю: она уже спала стоя, вернее, сидя. Я уложил её, укрыл. Взял подвеску и вернулся в свою комнату.

Конечно, я хотел рассказать обо всём родителям, но знал, что это бесполезно, по крайней мере, сейчас. Достаточно было взглянуть на папу каждый раз, когда я начинал говорить о «проблемках» с Жанной… Мачеха же считала меня совершенно безответственным. Кто же ещё, кроме меня, мог оставить открытой дверь погреба? Кто ещё мог распотрошить Малышку? Я даже не пытался защищаться: чего ради? Моя сестра слишком мала, чтобы рассказать всё как есть, чтобы быть свидетелем. Папа и Софи считали, что я переживаю, скучаю по моей прошлой жизни, а по натуре я фантазёр. Они никогда мне не поверят, никогда нам не поверят – потому что в такое невозможно поверить.

Я спрятал подвеску под подушку. Я не знал, что делать, что думать. Я знал, откуда эта вещица, но Жанна не могла ходить в «храм майя», это невозможно. Объяснений немного: либо она нашла это в доме, либо ей кто-то это дал.

Мне хотелось задать Жанне множество вопросов, но я чувствовал, что она или не захочет, или не сможет на них ответить. Ей нужно время. Жанна скрытная, даже со мной. И со всеми остальными. Я помню, как в яслях воспитательница сказала папе при мне: «Ваша малютка прямо дикарка!»

Как можно назвать человека дикарём, когда он ещё говорить-то не умеет? Меня тогда это расстроило. Папа спорил, что «дикарка» – это не обидно, если сказано по-доброму, как в этом случае.

– Это потому, что она чувствует лучше, чем другие, – объяснял он мне, – это хорошая новость. В нашей семье мы все разные. Честно сказать, Мало, мне даже лестно.

Он улыбнулся. В глубине души я был с ним согласен. Мама – актриса второго плана, погибшая, как в романе. Папа – музыкант, играющий в преподавателя, чтобы кормить семью, мачеха – журналистка, обожающая винтажный стиль… Уж не говоря обо мне. Скейтер-киноман, любитель развлечений! В общем, карикатура – богема, а не добрые горожане. Главная беда – у нас иной раз совсем денег не было. Но у Жанны всегда была способность видеть невидимое. Она жила в своём мире, но никому не рассказывала о своих фантазиях. Ещё совсем малышка, она судила о людях интуитивно.

Когда ей было три года, она невзлюбила своего детского врача. Это был человек почтенный, очень обходительный, с большими светлыми глазами и седыми волосами: я знал его много лет и очень любил. Но Жанна заявила, что не желает его видеть. Она ничего не объясняла, но так упёрлась, что Софи сменила врача. Только позже мы прочитали в газетах, что добрый доктор убил свою жену – он её отравил.

Не бывает дыма без огня.

Вторник, 25 июля 2017 г.,

22 часа 45 минут.

Звёздная ночь.

Полина.

Меня просто преследует это имя.

Приехали: и у меня есть воображаемый друг.

Круто!

Я ничего не рассказал ни папе, ни Софи, никому.

Кому рассказать? Зачем?

Кажется, начинаю сходить с ума.

После того ужасного происшествия с Малышкой Жанна, в отличие от меня, вроде бы пришла в себя. Я знаю, что она бормочет в своём уголке, разговаривая с призраками, но, с точки зрения окружающих, она не делает ничего такого, что оправдало бы моё беспокойство. Прекратились рыдания по ночам и странные рисунки. Она не вспоминает о Полине за едой и играет как образцовая девочка: батут, пластилин, «Снежная королева». Выражаясь спортивными терминами, она передала эстафетную палочку мне.

Слушай, Мало! Полине нужно помочь. Так она мне сказала: я обещала. Ну, теперь, старший брат, давай!

Воображаемый друг – это такая обуза!

Не знаю, как мне выпутаться из этой истории с обещанием, которого я даже не понимаю. К тому же я боюсь.

Весь день, и с папой, и с Софи, я боюсь. Я боюсь белых досок, боюсь «зала» со стеклянной дверью. Рабочие уехали: они хорошо потрудились и закончили всё вовремя, что просто потрясло папу. Вид великолепный – это правда. И всё же мне кажется, что мы стали ещё более уязвимы, как будто эта огромная «сауна» нас защищала.