Олег Кожин - Зверинец [сборник litres]

Но еще до того, как она потянула меч из ножен, в облетевшем кустарнике полыхнуло рыжее пятно. Лисавка тявкнула повелительно, и лошадь одним немыслимым прыжком влетела в чащу леса. Хельга лишь охнула, когда колючая лапа с размаху хлестнула ее по глазам. За спиной загалдели, запоздало тренькнула тетива. Хельга вжалась в дрожащую лошадиную шею, спрятала лицо в густой гриве. В ушах свистел ветер, хрустели ветки под копытами. До боли в бедрах Хельга сжимала округлые бока скакуна, не решаясь обернуться. Сил едва хватало, чтобы молиться милостивой Фрейе и упрашивать Всеотца, чтобы уберег от нелепой смерти.

Впереди прыгал огонек, призывным тявканьем уводящий Хельгу от погони. Ветер принес полное боли и ужаса ржание, громкий испуганный крик, а потом голоса преследователей начали отдаляться, пока не пропали совсем. Шумно всхрапывала лошадь, колошматили копыта, кузнечным молотом стучало сердце. Чудо, что ни одно из четырех копыт не угодило в мышиную нору, не застряло меж веток валежника. Не иначе, услышал Всеотец! Когда же безумный бег стал наконец замедляться, лошадь вдруг споткнулась, грудью врезалась в бурелом, и Хельга на мгновение узнала, каково это – летать не имея крыльев.

Как оказалась на ногах – сама не поняла. В груди теснился воздух, ни выдохнуть, ни вдохнуть. Шумело в голове, а перед глазами резвились цветастые круги, и над всем лесом, пугая ворон, носился истошный визг. Хельга проморгалась, сплюнула красным. Завертелась, не зная, откуда ждать погони, но увидела лишь свою несчастную лошадь.

Обломок молодой березы пробил животине грудь и вышел со спины, чуть дальше правой лопатки. С острого конца капала кровь, густая, яркая. Обезумевшие глаза навыкате, вот-вот вывалятся из орбит. Слабеющие ноги месили палую хвою. Чудо, что все еще жива. Страшное, злобное чудо.

Руки дрожали. Пришлось уложить клинок плашмя на предплечье, чтобы не трясся. Хельга мягко воткнула меч в выпученный синий глаз лошади. Глубоко, почти до половины. Лошадь сразу обмякла, повисла на обломке ствола, как перепелка на вертеле. Смолк душераздирающий визг, и стало так тихо, как бывает только в лесу, в присутствии смерти.

– Они отстали.

Хельга резко обернулась, держа меч двумя руками. Нет, всего лишь лисавка-вайе. Стоит как ни в чем не бывало, лапки на груди сложила. Даже не запыхалась после быстрого изнурительного бега.

– Пара коней ноги переломали, да и наездникам досталось. Один до утра не доживет.

Хельга устало шлепнулась на задницу, схватилась рукой за помятый бок. Нехорошо кололо в боку, не иначе ребра треснули. Вайе терпеливо ждала, подергивая носом.

– Ну чего тебе? – хрипло выдавила Хельга.

– Они отстали, но не остановились. Жрец упрямый. Идет по следу. Трое уводят коней и раненых, остальные с ним. Самые злые.

От этих слов Хельге захотелось, чтобы кто-нибудь добил ее, как ту лошадь. Не было сил подниматься, бежать. Заломило все тело. Ныла ушибленная спина, горели огнем содранные ладони, бок при каждом вдохе кололо все сильнее. Моргать и то было больно.

– Поднимайся, воительница. Теперь я тебя поведу, я тебя схороню.

– Куда? – простонала Хельга. – Где, в душу мать, ты меня схоронишь?

– Есть! Есть места! – горячо залопотала вайе. – Есть еще вайат. Далеко, в самой глуши, где даже Псы не учуют. Туда пойдем. Поднимайся же!

Хельга устало вздохнула. Вновь скривилась от боли в боку. Послушно поднялась, стала стягивать с лошади седельные сумки. Злато проклятое, отчего ж ты тяжелое такое?! Но бросить нельзя, никак нельзя. Мех с водой, пустой почти, но это и хорошо. В лесу вода найдется. Еды мало – вот это беда. Вайе сказала, далеко… А та, словно мысли услыхала, подлезла под лошадь, вспорола когтями поджарое брюхо. Когти у нее оказались острыми как ножи. На хвойную подстилку с хлюпаньем повалилась требуха. Не смущаясь крови, вайе сунула лапу глубоко в конское чрево, вынула огромные, исходящие паром сердце и печень. Отобрала у Хельги суму, скаля острые зубки, затолкала кровавую добычу внутрь.

– Далеко пойдем, в самую глушь, – повторила она, перекидывая суму через плечо.

И они пошли. Пошагали в темную чащу, где косматые ели удушили последний листок, последнюю травинку, разрослись великанским колючим царством, в котором не то что человеку – свету дневному места не было. Порой Хельге чудилось, что она погружается в старую страшную сказку, из тех, что долгими зимними ночами старики рассказывают детям, про древних богов и великих героев, про чудищ лесных и коварных духов, и только медленно заживающие раны, только распухшие суставы болью своей напоминали о том, что все взаправду.