Гильермо Дель Торо - Незримые [litres]

Костлявые пальцы впивались ей в висок, щеку, стараясь ослепить. Извернувшись, Одесса пнула старика в коленную чашечку, высвободилась и, шатаясь, плюхнулась на доски.

Не отводя глаз от Пустоты, она пыталась нащупать какое-нибудь оружие. Пальцы стиснули рукоять молотка. Одесса попробовала подняться, но Пустота был начеку и ногой выбил молоток из ее рук. Одесса рухнула плашмя, лихорадочно цепляясь за ящик с инструментами, вскоре нашарила хорошо знакомый выпуклый деревянный набалдашник.

Пустота развернул ее к себе и оскалился. Еще немного, и вцепится в кожу. Одесса упиралась левым локтем ему в гортань, кадык, но тщетно. Лязгающие челюсти зависли в миллиметре от ее лица.

– Господи, прости, – пробормотала Одесса сквозь стиснутые зубы. – Эрл, бога ради, простите.

Стальное шило вонзилось Пустоте в основание черепа и через большое отверстие вошло в мозг.

Глаза твари расширились, изо рта вывалился распухший язык. С истошным воплем Одесса оттолкнула корчащееся тело и поползла прочь.

Устроившись на безопасном расстоянии, она с облегчением и горечью наблюдала за конвульсиями существа. Ее туловище, колени и бедра превратились в сплошной синяк. Она в изнеможении опустилась на каменный пол и судорожно втянула в себя воздух.

Но рассиживаться некогда, надо вставать. Конвульсии прекратились, в жутком сумраке подземелья вырисовывался неподвижно распростертый старик.

Подобно игре теней, над Соломоном заклубился пар. Потянуло гарью… Пустота! Одесса заслонилась руками, отпрянула – как вдруг ее пронзил острый спазм. Позвоночник выгнулся, голова запрокинулась назад. Ослепительная вспышка боли… а после по венам разлилось благодатное тепло, конечности обмякли, на сердце воцарился покой.

Душа и тело Блэквуда бились в чудовищной агонии, но он не противился мятежным призракам, напротив – разделял их терзания, смирением подавляя злую волю колдуньи.

Хуанита, жрица, майомберо, рассвирепела. Пока она пыталась вернуть былую власть над невольниками, гнездившийся в ней демон явился на свет. От женщины в белом отделилась призрачная проекция Орлеаны Блэквуд. Хьюго обратился к утраченной возлюбленной, а та вперила в него пронзительный взгляд черных глаз. Переломный момент в битве за души рабов настал.

Призраки облепили Блэквуда, укрепив его дух, но ослабив тело.

Возвращайтесь , внушал он. Возвращайтесь, откуда пришли.

Блэквуд содрогнулся, когда лиловые силуэты начали отступать вглубь склепа.

Проекция Орлеаны издала леденящий кровь вопль.

Даруй им вечный сон и покой.

Орлеана боролась. Она предприняла последнюю отчаянную попытку возродить в усопших давнюю ненависть, разбередить старые раны и завладеть сокрушительной силой, порождением вечных мук.

Лиловое облако накрыло ее с головой, белая развевающаяся сорочка потемнела от фиолетовой до иссиня-черной. Плотной, удушающей завесой призраки увлекали Орлеану в разверстую могилу.

Ноги у Блэквуда подкосились, и он завалился на бок, глядя, как последние клубы маслянистого тумана исчезают в земле.

Обретя равновесие, он, шатаясь, поднялся – опустошенный, точно улей, из которого вылетел рой рассерженных пчел. Под сводами склепа воцарилась мертвая тишина.

Любимый .

Хьюго похолодел. За четыреста пятьдесят лет он повидал всякого, не боялся почти никого и ничего, но при звуках этого голоса волосы неизменно вставали дыбом. На негнущихся ногах он обернулся к катакомбам.

Из мрака навстречу ему шагнула Орлеана. Не демон. Не порождение тьмы. А прежняя Орлеана, с алебастровой кожей, лучистыми глазами и в тончайшей ночной сорочке, колыхавшейся на ветру.

– Любимая, – прошептал Блэквуд.

– Ты спас меня . – Чарующая улыбка, распахнутые объятия. Его Орлеана. – После стольких лет. Отныне мы навсегда будем вместе.

– Любовь моя, – сдавленно произнес Блэквуд; из его горла вырвался всхлип.

– Иди же, обними меня. И мы снова сольемся воедино.

– Да, родная, но прежде позволь… позволь взглянуть на тебя. – Его юная, прелестная супруга. Очаровательная, как в пору их любви. – Подари мне это мгновение.

Орлеана вняла просьбе. Она расправила плечи и улыбнулась – воплощение красоты, молодости, здоровья и счастья.

– О Хьюго! – воскликнула она, не в силах больше сдерживаться. – Почему же ты медлишь? Обними меня. Даже секунда промедления – пытка.

Раскинув руки, Орлеана устремилась к нему. Блэквуд раскрыл объятия, но в последний момент вцепился в хрупкую шею.