Нейтан Баллингруд - Раны. Земля монстров [сборник litres]

А потом снова ждать, пока она лечится в психиатрическом отделении. Навещать ее, пытаться не расплакаться у нее на глазах, увидев, как она, словно призрак, скользит по коридору вместе с другими обреченными, как она томится, будто гаснущая мысль, в палате, куда ее поместили.

Привести это бледное создание домой. Эту оболочку, этот опустевший сосуд. Заботиться о ней до ложного выздоровления. Выслушать ее извинения и принять ее извинения. Признаться в своей окрепшей любви. Трахнуть ее в спешке жалости, и смертности, и страха, которые вам обоим пришлось познать и опереться на них, как раньше вы опирались на любовь и физическое желание.

Если у них получится сохранить ей жизнь.

И если, сохранив ей жизнь, они вообще разрешат ей вернуться домой.

«Она никогда не будет счастлива».

Эта мысль пришла к нему с силой религиозного откровения. Как будто Бог произнес приговор, и Шон узнал в нем истину; как будто она была с ними все это время, стервятником сопровождала поздние годы их брака. Некоторые люди, подумал он, просто неспособны быть счастливыми. Может, виной была какая-то старая травма, а может – просто сбой работы мозга. Мотивы Кэт были для него тайной, и этот факт возмущал Шона после стольких лет близости. Если он сейчас вытащит ее из воды, то просто пригласит обратно в ад.

С трепетом какого-то неясного чувства – какой-то смеси ужаса и облегчения – он закрыл дверь, оставив Кэти внутри. Вернулся в постель и, тоже проглотив несколько таблеток снотворного, провалился в черный сон. Ему снилась тишина.

Свет заливал кухню через окно-фонарь. Кухня была большая, с отдельным разделочным столом, широкими, в крошках, стойками, рядами серебристых ножей, блестевших под утренним солнцем. Грязные тарелки стояли в раковине и на стойке по соседству. Мусор не вынесли вовремя, и вонь от него была как унылый гнет. Кухня когда-то была гордостью их дома. Похоже, он не заметил, как она пришла в упадок.

Небольшой уголок для завтрака, вмещавший в себя кухонный столик, расположился в узком проходе, соединявшем кухню со столовой. Он все еще носил шрамы и отметины внимания маленькой Хезер: бороздки в дереве там, где она однажды проверяла эффективность ножа для масла; брызги алой краски, оставшейся от одного из многочисленных ее художественных проектов, и слово «кухня», нацарапанное на боку столика шариковой ручкой много лет назад, когда она считала, что каждая вещь должна носить на себе свое имя. Закуток невольно сделался посвященной ее детству часовней, и с тех пор, как Хезер уехала, Кэт перенесла их утреннее распитие кофе на большой и куда менее уютный обеденный стол в соседней комнате. Маленький уголок для завтрака был отдан на волю естественной бытовой энтропии и стал не более чем хранилищем для ключей от машины и неоткрытых писем.

Шон засыпал во френч-пресс молотый кофе и поставил кипятиться воду.

Несколько жизненно важных минут ему было нечего делать, и свирепая паника принялась подгрызать края его мыслей. Он почувствовал, как с верхнего этажа спускается что-то тяжелое. Кто-то невидимый. На мгновение он подумал, что слышит ее шаги. На мгновение он подумал, что ничего не изменилось.

Он смотрел через окно на палисадник, сдававший ключевые позиции сорнякам и плющу. Через дорогу ему было видно, как внуки соседа сломя голову выбегают из-за угла дома, похожие на взбесившихся орангутангов: неказисто сложенные, однако до странного изящные, подгоняемые неведомым животным намерением. Была суббота; хотя ночами еще властвовала зима, дневные часы согревались весной.

День, по-видимому, был прекрасный.

Чайник начал шипеть, и Шон вернулся к своим обыденным занятиям. Налить воду в пресс. Перемешать содержимое. Надеть крышку и подождать, пока кофе заварится. Он достал из шкафчика одинокую чашку и стал ждать у стойки.

Позади него послышалось какое-то движение, мягкие шаги по линолеуму, стаккато капель воды. Он обернулся и увидел свою жену стоящей на пороге кухни – ночная рубашка все еще была мокра и облепляла тело, вода потоками бежала с ночнушки и волос, висевших плотной черной простыней, и растекалась вокруг блестящей лужей.

Из него вырвался звук – слог, выстреливший словно пуля, высокий и бессмысленный. Шон вздрогнул, как будто его дернули за невидимый шнур, чашка вылетела у него из руки и разбилась на полу между ними. Кэт присела в закутке – впервые за почти целый год. Она не посмотрела на него и не отреагировала на разбитую чашку. Вода со стуком капала с ее волос и ночнушки на стол.