Игорь Шестков: Фабрика ужаса. Страшные рассказы

…Немецкая жизнь — это прежде всего чудовищная зашоренность и пошлость. Постепенная сдача всех позиций. Отказ от мечты. Превращение в колесико или винтик. В шестеренку. Отступление и отупение. Капитуляция советского космизма неандертальцев. Железобетонный разврат. Под горячей юбкой тети Эльзы. Прогулки внутри паровой машины. Ползание по терке. И эту терку приходится еще и хвалить! Не будешь хвалить — получишь: «Зачем же вы тут живете, если вам у нас не нравится?»

Как будто у нас есть выбор. Ведь мы — агасферы, дети покойной матери. Родившиеся после ее смерти. И настоящая наша родина — не послесталинская Москва. Нет, наша родина на небесах. На далекой звезде Венере…

Когда все попробовал, когда жизнь внутри тевтонского асфальтоукладчика опротивела, захотел убежать, спрятаться в «литературу», островок в океане. Попробовал. Не вышло. Не только потому, что писать — это вскрывать себе грудную клетку.

Понимаешь, я давно перестал ценить мысль теоретическую. Как бы она ни блестела. Ни пронизывала. Мысль без чувственного содержания, без практического продолжения, без воздействия на тело говорящего… на его судьбу… останется вектором, контуром, в лучшем случае — чертежом. Моя эмиграция и была такой мыслью… и не только моя, наша. Мы ведь не ради комфорта сюда приехали, а ради свободы. В результате получили и то и другое. Но тутошний комфорт и здешняя свобода вовсе не похожи на то, о чем мы мечтали. Все вверх ногами.

И моя литература это тоже только вектор, уносящий меня подальше от лагеря… на тот самый остров. И я долго бродил, потирая зудящий шрам на груди, по его пляжам и тропическим садам… наслаждался его причудливой, ни на что не похожей природой и экзотами-обитателями… а теперь… по тем же причинам, по которым мой остров возник из ничего, он начал изменяться, преображаться… и становиться все более похожим на Марцан. И обитатели его все чаще говорят не на чудесном матерном эсперанто, языке моего детства, а на берлинском диалекте немецкого.

Режиссер сказал: «Дайте Марцан. Панельные дома. Перспективу. Так. И несколько морд… Морды покажите! Чтобы зритель понял, о чем речь».

Предупреждали меня знатоки. Не поверил. Думал, не могут люди быть такими узкопленочными… вроде и не живыми… деревянными или пластиковыми… да еще и самодовольными, как индюки… когда им открыты все сокровища земные и небесные. Могут. Еще как могут. И за высшую честь почитают.

…

И вот… как раз тогда, когда я, похохатывая, отщелкивал на клавиатуре восклицательный знак… в эту рутинную и ничем не примечательную секундочку обычного эмигрантского брюзжания… я увидел привидение. В двух шагах от меня, в гостиной.

Босую женщину в шелковом спальном костюме. Невероятно привлекательную. На кого-то очень похожую. Она застенчиво переступала с ноги на ногу и поводила кокетливо изящной головкой. Поправляла тяжелые браслеты из белого нефрита на смуглых руках. Вот так сюрприз!

На кого же она так похожа?

Догадался! На актрису Стефан Одран. Молодую, времен «Неверной жены» Клода Шаброля, ее тогдашнего мужа. Холодная такая красавица с тоненькими пальчиками и узкими породистыми бедрами. Изменяла мужу с любовником. А муж детектива нанял и правду узнал. Пришел к любовнику, поговорил с ним, посмотрел на неубранную постель, распалился и… хрясть любовника по башке тупым тяжелым предметом. Головой Нефертити. Следы замел, труп в болото бросил. Постарался. Но полиция все равно его вычислила и на глазах у жены арестовала. Драма.

Стефан Одран в моем логове?

Да, привлекательная… но не живая… не от мира сего.

Она напоминала изображение на экране или голограмму. Переливалась как ёлка в гирляндах… С пальцев ее падали на пол синие искорки.

От моего изумленного взгляда она дернулась… как рабыня от удара бича…

Как будто я застал ее за чем-то постыдным. Лягушачьи ее глаза сверкнули как серые агаты. Короткие каштановые волосы взвились… и засыпали мой паркет золотинками.

Может, таким, как она, нельзя тут показываться?

Или я ее испугал?

Дернулась и исчезла. Зашла за невидимую ширму.

Но успела-таки в самый последний момент бросить на меня взгляд Медузы Горгоны. Как ледяной водой окатила.

Я, как и было написано в старом сценарии, превратился в колонну из малахита.

Но быстро вернулся в себя. Неизвестная сила вытянула меня из вязкой холодной сердцевины камня назад — в человеческую плоть. Может, это она… исправила так ошибку… Или режиссер спас положение. Фильм-то нужно было дальше снимать. Отрабатывать бюджет.