Антон Березин - Скелет в шкафу и другие ужасные истории [litres]

– Постойте, постойте! – замотал головой Стасик. – А вы ничего не путаете? Это тот самый Колобок? Из сказки? Который «по сусекам метен, по амбарам скребен»? Его же лиса, вроде бы, съела. И волк с медведем там совсем никакими не преступниками были, а просто съесть Колобка хотели. И вообще: «он от бабушки ушел, он от дедушки ушел». Они его испекли, а он их бросил. Нехорошо это!

– Молодой человек, – усмехнулась Пелагея Аполлинарьевна, – на самом деле это была всего лишь его «легенда». Знаете, что это такое?

– Знаем, знаем, – нетерпеливо махнула рукой Анька, захваченная ее рассказом. – Все смотрели эти боевики про полицию и «работу под прикрытием». А дальше-то что?

– А дальше кто-то, то ли по недосмотру, то ли специально, допустил «утечку» информации, – продолжила Пелагея Аполлинарьевна. – А недобросовестные сказочники раструбили об этом по всему свету. Так, замечательный работник, прекрасный сын и просто хорошее и качественное хлебо-булочное изделие, Колобок, стал в глазах всех каким-то глупым хвастуном и черствым пугалом. А у тех, кто с ним общался в жизни, просто «бандитом с большой дороги».

– Какой кошмар! – ахнула Анька. – Могу себе представить, что он чувствует.

– Вряд ли, – покачала головой Пелагея Аполлинарьевна. – Как-то втайне от Василия Ивановича я говорила с ним. Он признался, что держится из последних сил и вот-вот может сорваться. Это просто личная трагедия какая-то.

– А что Василий Иванович? – поинтересовался Стасик.

– А что Василий Иванович? Он не хочет терять такого ценного сотрудника, поэтому не отпускает Колобка, – развела лапками Пелагея Аполлинарьевна. – И его тоже можно понять. В последнее время темные силы подозрительно сильно активизировались. И чтобы понять что же происходит, очень нужно, чтобы там внутри у нас был «свой человек». Ну, не человек, конечно… Но вы меня поняли.

– Поняли, – вздохнула Анька. – Но я и Василия Ивановича тоже понимаю. Ведь как Колобок в эту свою роль бандита вжился! Я сразу поверила, что он такой на самом деле и есть! Он просто гениальный актер!

– Он хороший, – тихо произнес Сеня. – Он нас с Мартой спас. От чего-то очень плохого. И очень-очень черного.

– Геррой! Кррасавец-мужчина! – поддержала его Марта. – Добррый! И совсем даже не черрствый! Я знаю! Потому как парру рраз его клюнула. Очень даже с хоррошим вкусом оказался товаррищ! И не ворр! Мой ррубль не стыррил, а веррнул.

– А я бы обязательно стыррила. Даже сама у себя. Не удерржалась бы. Но это рраньше. «Э-эх, было врремечко!» – подумала она про себя, но вслух ничего не каркнула.

– А мне очень стыдно, – тяжело вздохнув, признался Бабай. – Стыдно, что я поверил, будто такой прекрасный хлебо-булочный изделий, как Колобок, мог так зачерстветь и испортиться. Никогда не смогу себе этого простить. Теперь на душе просто кошки скребут.

Словно в подтверждение этих слов из-под его армяка раздались скребущие звуки и отчетливое мяуканье.

– Эй, вы поосторожнее с этим! – заволновалась Пелагея Аполлинарьевна. – Сами знаете, что любое сказанное здесь слово может в любой момент материализоваться.

– Пардон! Виноват! Запамятовал! – от волнения Бабай почему-то перешел на ломаный французский (наверное, во Франции он тоже кого-то успел попугать), но тут же спохватился и перешел на дореволюционный русский: – Виноват-с. Запамятовал. Просто давненько сюда не заглядывал. Все дела неотложные да мирские заботы, знаете ли…

– А может, вы нам все-таки объясните, куда мы попали. И зачем? – обратился Стасик к Пелагее Аполлинарьевне, видимо, от волнения машинально (или в ее случае правильнее было бы сказать: мышинально?) жевавшей кусочек газеты.

А так как он был воспитанным мальчиком, то добавил:

– Приятного аппетита, кстати.

Пелагея Аполлинарьевна смутилась и, быстро спрятав газетный обрывок у себя за спиной, хвостом задвинула его куда подальше.

– Вредная привычка, – смущенно пояснила она и помрачнела. – Приобрела ее во время пожара в Александрийской библиотеке, где я тогда «библиотечной крысой» работала. До сих никак не могу от нее избавиться. И, кстати, к аппетиту, а уж тем более приятному, это никакого отношения не имеет. Потому как вся нынешняя пресса на редкость невкусна и неаппетитна. Более того, просто вредна для здоровья. Вот помнится при царе-батюшке Николае Первом возьмешь, бывало, к примеру, свежий номер пушкинского «Современника», а в нем тебе и Пушкин, и Гоголь, и Тургенев, и Жуковский, и Вяземский. Э-эх, да что там говорить!.. О чем мы, кстати, говорили?