Вик Джеймс - Санктуарий [litres]

Я смотрю, как багровая краснота ползет вверх из-под тугого воротника форменной рубашки Болта, пока у него не начинают гореть щеки. Что это: неловкость или гнев? Не может быть, чтобы он об этом знал. Поддержит ли он меня?

Он дочитывает статью. Просматривает интервью с Эбигейл Уитмен, напечатанное за ней. Снова переходит на первую страницу. Читает еще раз.

А потом его крупные лапищи переворачивают газету и отпихивают ее ко мне по столу.

– Наверное, ему надоело ждать, пока вы наконец хоть что-то сделаете, агент. Не могу сказать, что я его виню. У вас есть свидетель и улика. Чего вы так тянете?

Вот значит как.

Мне приходится спешно соображать. Нужна ли мне, чужачке, поддержка местного шефа полиции в моем расследовании? Или он слишком тесно со всем этим связан? Не слишком ли значителен здесь конфликт интересов? Потому что голубые глаза Болта смотрят пристально и вызывающе.

Он действительно хочет, чтобы я приняла заявление его сына и довела расследование до логического финала?

– Тэд, если ваш сын прав, тогда несовершеннолетняя девушка, коренная жительница вашего города, с мамой которой вы наверняка знакомы… – кажется, Болт на мгновение отвел взгляд? – …виновна в убийстве с помощью колдовства. Или, если использовать должную терминологию, «в лишении жизни сверхъестественным способом». А знаете, есть кое-что насчет именно этого вида преступлений в Коннектикуте? Благодаря древней, не отмененной поправке, оно влечет за собой высшую меру наказания. Харпер Фенн казнят.

Болт мгновение молчит. Мои слова попали в цель? Понял ли он, что именно в его силах положить этому конец? Что сейчас еще не слишком поздно?

Однако его слова убивают мою надежду.

– Вы хотите сказать, что ничего не предпринимаете по этому делу, потому что не принимаете законодательство нашей страны? Разве вы не зоветесь блюстителем… блюстительницей закона, агент Найт? Разве это не ваша обязанность – следить за соблюдением законов?

– Конечно, да. И я это делаю. Но с одной стороны у меня слова вашего сына и размытое видео, а с другой – никаких официальных данных, которые указывали бы на то, что Харпер Фенн – ведьма. Я была бы благодарна, если бы вы объяснили Джейкобу, что подобные выходки только мешают.

Это не та решительная отповедь, которую я надеялась дать, черт подери. Я хватаю газету и иду искать Честера. Хватит с меня этого дерьма. Нам срочно нужен следователь-маг.

– Бросить все это? – кричу я мужу. – Речь идет о жизни твоего сына!

Майкл нагибается и хватает меня за запястья. Он сжимает их одной крупной ладонью – трафарет ловких рук Дэна, бросающих мяч – и мне больно.

– Эбигейл, ты ведешь себя неразумно. Предоставь все полиции, иначе превратишь нас обоих в посмешище.

– Мне наплевать, что думают другие. Я не перестану бороться за Дэниела!

– Имей хоть немного гордости, – говорит мой муж. – Все блага в твоей жизни ты получила от меня, и так ты выказываешь мне уважение: делясь нашими проблемами с этой газетенкой! Как, по-твоему, это отражается на мне?

Он не представляет себе, насколько сильно ошибается. Всеми благами жизни Майкл обязан мне. Его звание профессора. Дом, который мы смогли купить. Шале в горнолыжном поселке в Вермонте, каникулы в Европе и на Карибах. Все это сделала я , потому что обратилась к Саре.

Я прикусываю язык. Мне нельзя об этом говорить, если я хочу сохранить наш брак. Я ведь хочу, чтобы Дэниел смог вернуться в семью. Дэн преклоняется перед отцом – хвастается, что он – профессор Йельского университета. Он никогда не хватался мамой-домохозяйкой, но меня это не задевало. Успех отца – это просто еще один подарок, который я сделала моему мальчику.

– Даже сейчас, когда Дэниел ушел, ты ставишь его выше меня. Он умер , Эбигейл. Отпусти. Его .

И я не выдерживаю.

– Есть ли что-то более мерзкое, чем мужчина, который ревнует к своему собственному сыну? Как насчет мужчины, ревнующего к своему мертвому сыну и вымещающего это на своей безутешной жене?

Майкл моментально нависает надо мной, тыча пальцем чуть ли не в самый мой глаз. Я отшатываюсь, презирая себя за это.

– Не смей так со мной разговаривать. Ни сейчас. Никогда больше.

Он отстраняется – и я вздергиваю подбородок. Голова у меня на уровне его груди, так что мне приходится снизу вверх смотреть в эти глаза, которые только недавно обзавелись очками для чтения в тонкой металлической оправе. И на эту густую шевелюру, которая даже в пятьдесят не начала редеть, хоть и засеребрилась на висках. Классический облик уважаемого профессора.