Вик Джеймс - Санктуарий [litres]

Я не могу допустить, чтобы дочь еще день со мной не разговаривала. И потому, после того как я все же взяла себя в руки, я зачаровала дверь спальни Харпер.

Солнце едва встало, и я сделала перерыв в бессонном приготовлении ингредиентов, чтобы подремать в бабушкином кресле-качалке – и тут мои чары заставили все часы и колокольчики в доме зазвенеть одновременно.

Харпер врывается ко мне, разъяренная. Когда моя девочка так злилась?

– Какого черта, ма? Ты заговорила мою дверь?

– Нам надо поговорить. Я никогда не спрашиваю, куда ты ходишь, но ты пропустила два дня в школе – и еще очень много чего.

– Вряд ли. Здесь меня ничего не держит.

Я понимаю, что она говорит о школе, о сплетнях на парковке, о посиделках в кафе – обычных элементах жизни подростка. Но ее «меня нечего не держит» ранит меня больнее ритуального кинжала.

– Харпер, я серьезно. Сядь.

Она мрачно плюхается на кухонный стул, пристраивая пятки на край сиденья. Она упирается подбородком в колени и наблюдает за мной.

– Ну, что?

Как сказать своему ребенку, что ее обвинили в убийстве? Как сказать девушке, лишенной дара, что ее обвинили в том, что она сделала это колдовством? Как объяснить, что женщина, знавшая ее с младенчества, считает ее способной на это?

Придется попытаться. Мне придется сказать ей правду, постаравшись не напугать. Сейчас речь дается мне труднее любых чар.

– Ко мне приходила Эбигейл. Она сказала, что кто-то явился в полицию и дал показания о том, что ты виновна в смерти Дэниела.

Харпер напрягается. Мрачность в ее взгляде сменяется потрясением и недоумением.

– На вечеринке?

– Это нелепость, конечно. Но это значит, что следователь снова вернется и будет задавать вопросы.

– Но это же невозможно! Когда Дэн упал, меня рядом не было. Я была на лестнице, а он стоял на площадке.

И вот сейчас – самое трудное. Вопрос, который даже обсуждать с Эбигейл казалось предательством: отсутствие у дочери дара. Я виню подругу (если она еще мне подруга) за то, что заставила меня разбередить эту рану.

– Свидетель говорит, что ты сделала это колдовством.

– Колдовством? – переспрашивает Харпер. А потом я изумленно слышу ее хохот. – Ну, в этом случае тревожиться не о чем.

– Боюсь, что не все так просто, милая.

Мне невыносимо ей об этом говорить. Хотя судебная система Соединенных Штатов вполне готова выносить приговоры за преступления, совершенные с помощью магии, она не принимает свидетельств, полученных с помощью магии. Спасибо Александру Гамильтону и его приятелям, составлявшим федеральные документы. Они внесли туда поправку: «Никто не должен быть осужден или оправдан свидетельствами, полученными сверхъестественным путем». Логика состояла в том, что ведьмы станут покрывать друг друга: всегда будут говорить, что магия не использовалась, или станут пытаться вывернуться, обвиняя невиновных. Короче, в том, что ведьмы по определению не заслуживают доверия.

А это означает, что неудачный обряд Определения Харпер нельзя использовать, чтобы доказать суду, что она лишена дара. И знаете что? Наука не имеет способа это выяснить. Никакого анализа не существует. Наша кровь не светится. В наших ДНК нет третьей спирали, в нашем геноме нет лишней буквы. Когда дело доходит до выявления ведьм, медицина получает один жирный ноль.

По сути, стоит кому-то сказать, будто видел, как ты колдуешь, то доказать, что ты не ведьма, сейчас так же невозможно, как в те дни, когда тебя кидали в деревенский пруд. Тогда доказать свою невиновность можно было только одним способом: утонуть.

Я вижу, как Харпер сжимается, пока я объясняю ей это по возможности мягко, и обнаруживаю, что почти боюсь той вспышки, которая обязательно должна последовать.

– Кто это сказал? – спрашивает она. – Кто этот свидетель?

– Понятия не имею. Эбигейл отказалась говорить.

– Джейк. Могу спорить, это тот неудачник Джейк Болт.

Я холодею. Потому что, конечно, если это и правда был Джейк Болт, сын шефа полиции, тогда, надо думать, на суде его слово будет весить гораздо больше, чем слово обычного подростка. Не говоря уже о том, что Тэд вряд ли потребует от своих подчиненных работать сверхурочно, доказывая, что его сын – лжец.

Я всегда прекрасно ладила с Тэдом Болтом. Он не из тех защитников правопорядка, которые видят в ведьмах идеального подозреваемого, когда команде не хватает результатов по раскрытию дел. Возможно, дело в том, что он время от времени консультировался со мной по поводу «одной проблемки».