Иринарх Кромсатов - Лярва

Когда все автомобили гостей были припаркованы на обочине дороги возле калитки Лярвы, Петрович и его сын простились с Шалашом и Волчарой. Последний, откровенно говоря, был не прочь ещё поужинать и выпить всем вместе, но, будучи не вправе приглашать Петровича в чужой дом, он ожидал аналогичного приглашения от самого Петровича. Однако их проводник после утомительного дня и невесёлых рассказов был мрачен и хотел, судя по всему, только спать.

На прощание он бросил:

— Храни вас Бог! — и неожиданно, помедлив, добавил: — И возвращайтесь уж поскорее домой из наших гиблых мест!

А затем скрылся в ночи вместе со своим сыном.

Волчара и Шалаш вошли во двор, расстелили шкуру для просушки прямо на земле так, чтобы пёс не мог до неё добраться, и постучали в дверь, когда настенные часы через приоткрытую форточку дома еле слышно пробили полночь. В этот раз Лярва открыла дверь, хотя и тоже бесшумно, но почти мгновенно — точно дежурила у порога или опять подглядывала сквозь шторы второй комнаты. Произнеся глухим голосом: «Ужин на столе», — она развернулась, пересекла сени и прошла в кухню. Однако надеждам Шалаша на то, что она не сядет с ними за стол, не суждено было сбыться: через полчаса она опять присоединилась к их застолью и опять принялась пить водку наравне с мужчинами.

Угадав по редким колыханиям занавески, что девочка по-прежнему прячется за нею, и соединив это с жутковатыми рассказами Петровича, Шалаш вдруг почувствовал не только полное отсутствие аппетита, но и стойкое желание как можно скорее убраться из этого проклятого места. Он посидел некоторое время для приличия за столом, чтобы не огорчить быстрым уходом своего обидчивого товарища, немного и выпил вместе со всеми, однако поглядывал при этом на Лярву столь особенным и неприязненным взглядом, что она наконец это заметила.

— Ты чего это? — спросила она. — Чего пялишься?

— Да нет, я так. — Шалаш потянулся и изобразил зевоту. — Сплю я уже просто, глаза слипаются, ничего не вижу. Ладно, вы как хотите, а я спать!

С этими словами он встал и, провожаемый липким взглядом Лярвы и уговорами Волчары остаться, ушёл-таки в спальню и закрыл за собою дверь. Чем и приблизил событие, единственным гарантом против которого являлся сам, пока находился в гостиной.

Волчара и Лярва опять остались одни и продолжили совместное возлияние. Но если хозяйка дома, как обычно, напрочь забыла о родной дочери, во всяком случае, ни минуты о ней не задумывалась, то Волчара, поражённый рассказами Петровича, не только всё время помнил о присутствии в комнате ребёнка, но и как-то странно, всё более длинно косился на занавеску.

Как и сутки назад, алкоголь чем дальше, тем больше затуманивал рассудок пьющих, накладывая путы на их языки и, напротив, ослабляя узду на инстинктах и пороках. Давно дремавшие в подсознании, тщательно от всех скрываемые, они всё более настойчиво просились наружу, тем более что сам предмет порочных устремлений находился совсем близко. Волчара уже откровенно подолгу смотрел на угол комнаты, где пряталась девочка. Этот угол манил его, манил неудержимым, дьявольски притягательным, от всех до сей поры скрываемым вожделением. Перед его опьяневшим взглядом комната вдруг закружилась в диком вихре, и сквозь адово коловращение он вдруг нечётко, туманно, но и несомненно увидел, как в полу посреди комнаты внезапно открывается дверца погреба и сквозь полыхавшее снизу пламя в помещение медленно вползает влажное, зеленовато-чёрное, длиннорукое голое чудовище из болота. Дыхнув на своего единственного зрителя болотным смрадом, оно уставилось на него бледно-жёлтыми глазами, открыло красную пасть, по краям которой лились потоки гниющей слизи, и расхохоталось неслышным хохотом. Будучи отвлечён какой-то репликой Лярвы, Волчара на миг отвернулся от этого порождения мерзостной трясины, а поворотившись к нему вновь, с отвращением увидел, как из расползшегося чрева монстра один за другим полезли бледные, голые, гадкие и порочные бесы — бесы самого подлого и преступного сладострастия. Они были человекоподобны фигурами, однако лиц их Волчара никак не мог рассмотреть, несмотря на усиленные старания. Эти бесы плотоядно вылизывали друг друга, тёрлись друг от друга срамными местами, вступили друг с другом в адскую стремительную пляску — и при этом, косясь на Волчару, подмигивали ему и приглашающе кивали в сторону запретного плода, находившегося, в углу, за занавеской. Наконец последние центры торможения в его сознании отключились, последняя узда на пороках разорвалась, последние остатки человеческого облика покинули его душу и, вовлечённые бесами насильно в адову пляску, ринулись с ними вместе в разверстый и пышущий огнём погреб, крышка коего тотчас с хлюпаньем затворилась.