Ирина Верехтина - Избяной

Грибов она набрала полный передник. Хвасталась перед подружками, высоко поднимая подол, чтобы не рассыпать собранное. Живот вдруг скрутило режущей болью, от которой Даша зажмурилась. По ногам потекло что-то тёплое.

– Дашка, ты никак обделалась? Девочки, смотрите! У неё по ногам течёт!

– Вот уделалась… Как домой пойдёшь теперь? Ты лопух сорви, ноги вытри.

– Ха-ха-ха! Го-го-го! Обосралась знатно!

– Дашка-обосрашка! Иди от нас подальше, от тебя воняет.

Даша не помнила, как добежала до дома. Брезгливо стянула с себя загаженные трусики, налила в корыто воды из дождевой бочки и села в неё, заливаясь слезами и не чувствуя холода.

В нужник она бегала каждый час как заведённая, сопровождаемая дружным хохотом: Стёпка позвал на «спектакль» дружков, вся компания сидела на заборе и ухмылялась.

Мучения продолжались второй день. Стёпкины приятели второй день торчали на заборе и смеялись. Даша пришла к деду и рассказала ему обо всём. Но вместо того чтобы стащить Стёпку за ноги с забора и навешать ему оплеух, Андриян смотрел на внучку тяжёлым взглядом и качал головой. У других детки умненькие растут, а нашей десять скоро, а всё не поумнеет, – читалось в его глазах.

– А скажи ты мне, внученька, скоко раз тебе говорили, чтобы зеленушки не рвала, в рот не брала? Говорили тебе? Отвечай, коли спрашивают! – голос деда, обманчиво ласковый вначале, с каждым словом крепчал, наливался грозой. Лицо, знакомое до мельчайшей чёрточки, стало чужим, глаза смотрели со злым прищуром. Помертвевшая от страха Даша покорно отвечала – новому, чужому и сердитому деду:

– Говорили, дедушка. Я не рвала, Стёпка рвал…

– Про него мне не интересно слушать. Сейчас о тебе разговор. Говорили, значит, тебе. А кто говорил, помнишь?

– Ты говорил. И батя.

– Говорили, значит. А ты, значит, не слушала. Для тебя отцовское слово законом быть должно! А ты ни в грош не ценишь ни отца, ни деда, токмо в руки засматриваешь, подарков ждёшь. Тебе вынь да положь, да в сторонку отойди, – гремел дед, приблизив к ней красное от гнева лицо. Даша с тоской глядела на его встопорщенные усы, мясисто-красные губы и серые недобрые глаза. Понимала: обидчика не накажут, а вот её, Дашу, наказать могут, очень даже запросто. После той давней, единственной в Дашиной жизни порки она всё-таки пожаловалась отцу. С того дня дед никогда не поднимал на неё руку, что бы она ни вытворила. Но «вытворяя», она понимала, что когда-нибудь дождётся. Отец с дедом так и говорили: «Ты дождёшься когда-нибудь. Помяни моё слово, дождёшься».

Даша стояла перед дедом, слушала его нравоучения и изо всех сил сжимала колени, чувствуя близкий позыв.

– Чего зажалась? Обрат приспичило? Так беги, не стой столбом, не то в штаны наложишь прям в избе. Избяному не пондравится.

Даша сорвалась с места и помчалась во двор под радостное улюлюканье Стёпкиных дружков, оседлавших забор. Ей уже всё равно, ей лишь бы добежать… Что там дед говорил про Избяного? Он своих хозяев защищать должен, а по всему выходит, Стёпку любит больше чем её, Дашу.

В дом плелась с опущенной головой, мечтая об одном: прошмыгнуть в свою комнатку и дать волю слезам.

Дед ждал её возле лестницы. Значит, снова будет учить жизни и говорить, что она сама виновата. А ведь и правда, сама. Даша вспомнила, как Стёпка, откусив от яблока, подносил ко рту кулак. Он же не ел, в кулак выплёвывал! – осенило Дашу. – А ей наврал, что в зелёных яблок молодецкая сила. Всех мальчишек за пояс заткнёшь, обещал ей Стёпка и смотрел честными глазами. Она поверила. Послушно жевала горьковатую терпкую мякоть и ждала, когда в ней появится волшебная сила. Потому и сидит сейчас Стёпка на заборе и смеётся над ней, так жестоко обманутой.

Даша уткнулась лбом в дедов живот и разревелась. Андриян гладил её по спине, вытирал жёсткой ладонью слёзы, приговаривал ласково:

– Ничо́го, ничо́го… Всё пройдёт.

– Это тебе ничо́го. А мне чо́го! – упорствовала Даша. – Они знаешь как обзываются? Всякими словами. А Стёпка обиднее всех дразнит.

– Вот беда какая, обзываются… А как дразнят-то?

– Сруня-засеруня, дристуха и срань болотная, – добросовестно перечисляла Даша.

Список дразнилок она дополнила парочкой забористо-матерных глаголов. Дед нарочито прокашлялся и закрыл ей рот ладонью.

– Они-то пускай дразнятся, а ты не повторяй. В другой раз умнее будешь, в рот не потащишь чего не надо. Вот яблочный спас придёт, тады и будешь яблочками лакомиться. Яблок у нас много, белый налив, золотой ранет, антоновские… Ты какие больше любишь?