Ирина Верехтина - Избяной

Даша сладко рухнула на кровать и через минуту уже спала, улыбаясь во сне Фёдору, который теперь её и больше ничей.

А утром деда нашли на печи мёртвым.

По поверью, перед смертью хозяина домовик показывается кому-то из домашних в его шапке. Шапка у деда была рыжая, лисья. А прошлой зимой износилась, Григорий отдал ему свою, а себе купил новую. Надо было молиться не только о маме, а обо всех живущих в доме, с раскаянием думала Даша. За деда она поквитается, дай срок… Избяной получит сполна.

* * *

Свадьбу, назначенную на Покров, перенесли на Маслену. Даша вела себя как полагалось просватанной девушке: улыбалась Стёпке, ни в чём не перечила отцу, привечала дядьку Митрия с Агафьей Семёновной, когда они захаживали в гости. А к Рождеству живот уже нельзя было спрятать. Дарья и не прятала. И улыбалась издевательски жениху, над которым насмехались все кому не лень: ехал прямо, да попал в яму.

Степан вымазал негубинские ворота дёгтем и отказался жениться на паскуднице. Так и сказал, припечатал на всю деревню стыдным словом. Дарья промолчала. А ночью собрала вещи в узелок и ушла к Федьке Офицерову.

Федька не моргнув глазом выслушал от Дарьиного отца всё, что полагалось говорить в таких случаях, и женился на единственной дочери Григория Негубина. Приданого за ней Григорий не дал, жить в своём доме не позволил. А Фёдору и не нужно было приданого, нужна только Даша, а больше никто.

Просить у председателя машину Фёдор не стал: за неё платить надо, а денег лишних нет. В Котлов отправился пешком, вернулся на такси, на глазах у всей деревни посадил в него беременную невесту и отвёз в котловский загс. Расписали их сразу: Даше весной рожать, тут не до церемоний.

Не было ни золотых колец, ни гостей, ни подарков. И свадьбы не было. Какая свадьба с животом? Расписались и ладно. Зато всё у них с Фёдором по закону, никто не посмеет упрекнуть.

А ночью в дверь офицеровской избы загрохотали тяжёлыми кулаками.

– А?.. Кто? – вскинулась Даша.

– Подымайся скореича, беги в дом! Мать помирает! Беги, сказал!

Дарья узнала голос отца. Торопливо оделась и, придерживая обеими руками живот, поспешила к родительскому дому.

Григорий мерил избу шагами, не глядя на дочь. Прибежавшего вслед за ней Фёдора молча вытолкал в сени. Не находя себе заделья, подлил в лампадку масла. Расправил на столе ладонями скатерть. Задёрнул на окне занавеску. Катерина приподнялась на постели, проговорила-прошелестела: «Ты бы лёг, Гришаня…Половицы под тобой скрипят, спать не дают… Мне полегче вроде стало».

Григорий кивнул головой, соглашаясь. Присел к столу, положил на него голову и уснул. Дарья просидела у материной постели всю ночь, гладила по руке, целовала в холодную щёку и просила: «Маменька, поживи ещё маленечко, зачем тебе умирать? Я тебе внука рожу, он толкается уже, на белый свет просится, а я его уговариваю, рано, мол, сыночек, погоди пока». Она не помнила, о чём говорила матери в её последнюю ночь, за что просила прощения. Катерина проваливалась в забытьё, а приходя в себя бормотала страшное про домового, что чужим в избе он житья не даст. А коли прогнать не сумеет, так и вовсе загубит.

«Кого загубит? Кто чужой, мама? Федя? Он муж мой законный, мы с ним в загсе расписаны, и свидетельство есть, с печатью» – говорила матери Даша. И слышала в ответ непонятное: «Дочка твоя – чужая».

Почему мать называет её дочку чужой? Откуда знает, что родится девочка? В котловской больнице Даше сказали, что у неё будет мальчик. Фёдор ошалел от счастья, а Даше хотелось девочку. Может, ошиблись врачи?

Словно отвечая на невысказанный вопрос, мать хрипло и протяжно вздохнула. И до утра не промолвила ни слова. А в погасшей печи горевал Избяной, шипел догорающими угольками, прощаясь со своей хозяйкой.

Катерина умерла под утро, не пережив дочериного позора и не простив её за ослушание. Дарья выпятилась из горницы с белым от ужаса лицом, ткнулась мужу в плечо, залилась слезами, пересказывая материны последние слова. Федор неумело её успокаивал, говорил, что перед смертью все себя не помнят и несут несусветное. Но мать говорила внятно и смотрела Даше в глаза, словно видела – не случившееся, но что непременно случится.

Весной Даша родила мальчика. Ребёнка окрестили Андрияном, в память Дашиного деда. Он прожил три месяца и тихо угас. Анна Егоровна, Дашина свекровь, не проронила у детского гробика ни слезинки. А Григорий убивался так, что с кладбища домой его вели под руки. А на что ему теперь дом – пустой как душа монашки, в которой ни любви, ни тепла, ни заботы ни о ком. Григорий глушил тоску самогоном, пил три недели кряду, потом пришёл в себя и надумал строить к избе прируб.