Ирина Верехтина - Избяной

Мавр недовольно ворчал, выдирался из рук: устал сидеть в переноске всю длинную дорогу. Зина ухватила его за шкирку. Гринька возился с поржавевшим замком, который не открывался. Кир подпрыгивал от нетерпения и лез отцу под руку.

И первым переступил порог.

– Ма, почему здесь окон нет? Мы что, в темноте жить будем?

– Это от ставен темно. Вот ставни снимем, и будет светло.

– Я хочу наверху спать, можно?

– Нельзя.

– Тогда я залезу просто посмотреть. Можно?

– Можно, только аккуратнее, пожалуйста.

Зина отвечала на бесконечные Кирюшины вопросы, а Гринька морщился: мальчонка первым на порог ступил, и что теперь будет, одному богу известно. Богу да Избяному. А на чердаке Кирюша разбирал по досочкам маленькую кладовку, чтобы посмотреть, что там внутри.

* * *

Линора стояла у могилы отца, плакала и просила прощения за то, что похоронила Дарью в Заозёрном. До Клятово далеко, денег уйдёт прорва, гроб-то с покойницей везти. Да и земля каменная, мёрзлая, кто ж её рыть согласится? Цену заломят несусветную.

Линора спохватывалась и снова вела с отцом неслышный разговор. Они с Дарьей теперь вдвоём, на веки вечные. А как же иначе? Живут в избе из сибирской лиственницы, построенной Дарьиным прадедом, косят в лугах сено для Машки, а Марфа лакомится Машкиным жирным молоком и ловит в избе мышей. Только её, Линоры, с ними нет. И никто не назовёт её Линорой, а только Лидией Фёдоровной.

В свою последнюю зиму Дарья рассказала дочери, что дочь она только по документам, удочерённая. И Фёдору тоже не родная, семиюродная племяшка братниной жены.

– Да ладно тебе, мама! – отмахнулась Линора. Я вас всю жизнь любила и люблю, и тебя, и папу, никого роднее нет. А Гринька на Фёдора лицом похож, и повадки те же. Значит, всё-таки родная я ему, хоть и семиюродная.

С кладбища она возвращалась умиротворённая, сладко хлюпая носом, вытирая мокрые от слёз щёки и загребая босыми ногами тёплую дорожную пыль. О том, что первым в избу вошёл её внук, Лидия Фёдоровна так и не узнала.

Весть о приезде Офицеровых разлетелось по деревне быстрее ветра. Клятовские бабы сетовали, что Дарья не легла в одну землю с Фёдором.

– Надо бы покойницу перезахоронить, чтоб косточки в родной землице лежали.

– Нет больше косточек, пепел один, – вздыхала Лидия Фёдоровна. – В крематории сожгли, а урну в колумбарии захоронили.

– Ну, хоть урну привезли бы, – противились клятовские.

– Привезли бы… – сварливо оговаривала их Лидия Фёдоровна. – Там-то я рядом, лишний раз приду, проведаю. А к вам только летом добраться можно, дорога-то разбитая вся, какой была, такой и осталась.

– К кому это – к вам? Ты в деревне с мальства росла, а говоришь как чужачка: «к вам…». Отец твой здесь лежит один-одинёшенек, Дарьюшку свою не дождался… О-о-ой, да на кого ж ты нас покинула, подруженька милая… – подвывали бабы.

– Подруженька? А кто сено последнее у подруженьки украл? Кто завистничал да богачихой её звал? Кто слухи распускал, что мужей чужих подманивала, деньгами осыпала? Мне деньги те трудно доставались, горбом своим зарабатывала, Гриньку одна растила. А только как матери не пошлёшь? Ей бесплатно никто не поможет. Подруженьки… Отец мой, говорите, здесь похоронен? А кто языками молол по деревне, что не отец он мне, и Дарья не мать, взяли приёмыша в дом, теперь сами о том жалеют…

Бабы опускали головы, теребили головные платки, фартуки, рукава…

– Сегодня обустраиваться будем, избу в божеский вид приводить. А завтра ждём вас всех, на поминки приходите, вечером. Маму мою поминать добрым словом. И отца заодно.

Под вечер заглянул Степан Кожин. Линора узнала его с трудом: был крепким и кряжистым, как дуб, а стал как пень на раскорчёвке. Степан принёс гостинец – ивовую плетёнку варёных раков, пересыпанных укропом, ещё горячих. Плетёнку назад не забрал, протянул Кирюше:

– Держи, джигит. Будешь с отцом раков ловить.

– Я не умею.

– А я на что? Я тебя научу. Или вон, внуки мои научат, – мотнул головой Степан.

Кир посмотрел в указанном направлении. На заборе, как когда-то Степановы дружки, сидели близнецы Кеймир и Измир. Кир подумал и полез на забор…

Познакомились. Близнецам по девять лет, и Киру тоже девять. Только он видел лошадей в кино, а близнецы умели на них скакать.

Зинаида позвала их в дом, обедать. Кеймир и Измир уплетали за обе щеки городскую снедь, облизывали пальцы и поглядывали на коробку с пирожными. Пирожные куплены для поминок, много. Пусть ребята поедят, пока свежие.