Николай Норд: Ядовитый ринг

Зайдя в квартиру, я приказал всем покинуть помещение, и остался тут один. Квартира оказалась безлюдна – ни самого Фогеляйна, ни Евы Браун, ни шефа гестапо Генриха Мюллера. Никого из тех, кого бы я мог тут встретить. Конечно, застать здесь даже одного из этой троицы было бы неслыханной удачей. Впрочем, еще не вечер…

Я прошелся по комнатам, ища какие-нибудь зацепки, которые могли бы дать мне дополнительную информацию. Великолепная, роскошно обставленная квартира, разгромлена. Сорваны со стен и выпотрошены из золоченых рам дорогие картины, распахнуты дверцы шифоньеров и сервантов, на полу валяются шелковые платья, лисья шуба, женское белье, битая фарфоровая посуда и хрусталь, растрепанные фолианты старинных книг, и все это покрыто слоем пуха от вспоротых подушек и матрасов алькова, выполненного в стиле Людовика четырнадцатого. Сюда не попал ни один снаряд, ни одна пуля – весь этот хаос был делом рук эсэсовцев, что-то тут недавно искавших. Видимо, у них совершенно не было времени – поджимали наши, к тому же они не знали – где надо искать. Я знал.

Я прошел в небольшую комнатку с лепным потолком, из каждого угла которого немо дули в трубы белые ангелочки. В ней полумрак – окна зашторены бархатными коричневыми занавесями с золотыми шнурами. На одной из стен косо висела большая цветная фотография в бронзовой раме, на которой был запечатлен момент бегов: ипподром, кричащие люди, пестрые флаги и лошади, приближающиеся к финишу. Впереди мчался огромный вороной жеребец. Он распластался в воздухе, казалось, готовый вырваться из тонких, будто игрушечных, оглобель: вытянутая мощная шея и маленькая сухая голова, распушенный по ветру хвост. Наездник, изо всех сил натягивавший вожжи, почти лежал на качалке. Это был Герман Фогеляйн.

В глубине комнаты располагался угасший камин, у окна стоял мощный буковый канцелярский стол с разбросанными на нем бумагами. На столе три телефона. Один обычный, из черного карболита, второй с серебряными рунами СС по центру диска без номеров, третий – такой же, только вместо рун – золотой имперский орел, держащий в когтях свастику. Я понял, что телефон с рунами – прямой для связи с Гиммлером, а с золотым орлом – с Рейхсканцелярией, а ныне – с Фюрербункером Гитлера. Мелькнула шальная мысль, а что, если позвонить, может, что-то и узнаю о судьбе Германа? Посмотрел на провода – вроде целые, неперерезанные и неповрежденные. Но это не было гарантией того, что линия не оборвана где-то в самом городе. И, все же, несмотря на всю невероятность и абсурдность этого звонка, я снял трубку.

– Здесь – обершарфюрер Рохус Миш! – отчетливо, будто из соседней комнаты донеслось из трубки.

– Хайль Гитлер! – поприветствовал я по-немецки личного секретаря-телефониста и телохранителя Гитлера.

Этот рослый, красивый, черноволосый парень с лицом, которое могло бы послужить образцом для ваяния «воплощенного ария» любому скульптору, был знаком мне лишь заочно, по фотографиям из материалов, ранее представленных мне для Берии Германом Фогеляйном и Генрихом Мюллером.

– Зиг хайль!

– На проводе Вольдемар Фогеляйн. Могу я поговорить с братом? – спросил я хриплым голосом, выдавая себя за простуженного, дабы не дать опознать себя на тот случай, если Миш знал Вольдемара лично.

– Извините, штандартенфюрер, но я этого сделать не могу. Ваш брат находится здесь под арестом. Больше мне ничего не известно. Хотите переговорить с группенфюрером Раттенхубером? Возможно, он знает больше.

– Нет, не стоит, обершарфюрер, я бы не хотел быть навязчивым, если дело обстоит так серьезно – до прояснения вопроса. Но я уверен, все скоро определится – мой брат чист перед фюрером и Германией, – ответил я, боясь, что Раттенхубер – шеф личной охраны фюрера, будучи лично знаком с Вольдемаром Фогеляйном, без труда раскроет меня.

– Одну минуту, герр Фогеляйн, судя по звонку, я полагаю, вы говорите из квартиры обергрупеннфюрера?

– Да, обершарфюрер…

– Не могли бы вы сказать, как близко к вам подошли русские? У нас тут проблемы со связью, вот нам и приходится обзванивать городские квартиры, чтобы узнать положение дел в городе.

– Русские совсем близко, поэтому сейчас я вынужден прервать разговор. Я спускаюсь в подвал и присоединюсь к защитникам Берлина.

– До свидания, герр Фогеляйн. В Берлине мы сломаем красным хребет! – излишне бодро рявкнул Миш.

Трубку на том конце повесили, и я понял, что пока еще Фогеляйн жив, но надежды на то, что теперь его можно будет вывезти в Москву – уже нет. Тем более не удастся это сделать с Евой Браун, любовницей Гитлера. А я так на это надеялся, еще больше надеялся на это всесильный Берия. Интересно, чего вообще хочет Берия, почему операция скрывается от Сталина? Какую игру он ведет? Впрочем, это не мое дело – один хищник пытается перегрызть глотку другому, мое дело сделать все возможное для успеха этой операции, иначе мою невесту, мою дорогую Анечку, не выпустят с Лубянки. В чем она виновата? Да ни в чем, дело состряпали. Просто Берия держит ее заложницей, чтобы я не свинтился совсем или не сдал его Сталину.