На какое-то мгновение меня хватил столбняк – даже нож выпал из моих рук, глухо воткнувшись в паркетный пол. Но меня ошеломил не только явленный ею образ, но и то, как в этом тщедушном тельце мог сохраняться столь мощный запас энергии и силы, только что тут продемонстрированный.
– Ты пришел убить меня, мой мальчик? Что ж, я ждала тебя, – скрипуче проговорила старуха, с недоброй усмешкой вперившись в меня серыми, со стальным отливом, глазами. – Только зачем тебе, Великому Чемпиону, нож против слабой женщины? Разве ты жиган из подворотни? Ты можешь спровадить меня на тот свет одним лишь ударом своего кулака. Сделай же это как боксер в честном бою. В последнем.
Она кивком головы указала на пару новеньких боксерских перчаток без шнурков, лежащих на ближнем ко мне краешке дивана. Я же тупо смотрел на нее, не зная, как теперь поступить. И почему этот бой она назвала последним? Последним для меня или для нее? Да, я и правда одним ударом кулака мог вышибить из нее душу. Однако, тогда я мог бы попасть под подозрение ментам, а мне это надо? Ведь завтра я собрался не в тюрьму, а к Светлане.
Такие беспорядочные мысли крутились в моей голове, однако, против своей воли, я потянулся к перчаткам, не в силах противостоять стремительно нарастающему вожделению, которое требовало немедленной разрядки.
– В момент моей смерти умрет и тьюлбо, мой мальчик, и тогда ты испытаешь невероятный оргазм, какого не испытывал никогда в жизни, – заговорила вновь старая ведьма, и голос ее вдруг окреп и зазвенел молодостью, а глаза заполыхали сумасшедшим огнем – искушающий змей из кущи страстей взирал на меня оттуда. – Ты не пожалеешь об этом. Да и я умру не просто так, я умру в потрясающем любовном экстазе! Боже, как это будет прекрасно: предстать на небеса таким вот восхитительнейшим образом! Об этом можно только мечтать, это достойно великой поэмы великого поэта! Ах, ну иди же ко мне, иди скорее, мой мальчик, я вся сгораю от страсти!
Вместо того чтобы стать в боевую стойку, сумасшедшая старуха распахнула мне свои объятия. Я схватил перчатки и натянул их на руки: перчатки сели плотно и удобно безо всяких бинтов и шнурков. Тогда и старуха встала в боевую стойку фронтально ко мне и пожирала меня жарким взглядом из-за бруствера перчаток, прижатых к ее подбородку.
Какое-то мгновение я колебался и оставался на месте – опасение того, что я делал что-то неправильное, еще сдерживало меня. И тут мне показалось, что все это происходит не наяву, просто я попал в какой-то нелепый сон прямехонько из картины параноика Босха. А во сне можно делать все что угодно, можно даже спокойно убить человека – все равно утром после пробуждения все спишется.
В этот момент в открытую форточку влетела черная летучая мышь и, противно хлопая крыльями, закружила, замельтешила над головой старухи. Это послужило мне неким сигналом, и я с прыжка, правой прямой в челюсть ринулся на нагого противника.
И снова, как и ранее в боях с Бигфутом и Теодоро Сименсоном, время как бы замедлило свой ход: мышь почти недвижно зависла над головой ведьмы, едва шевеля крыльями, в то время как мой кулак плавно поплыл к подбородку старухи. Но еще быстрее неслась ко мне ее перчатка. В моем искаженном звуковом восприятии она, распарывая воздух, ревела, как двигатель мотоцикла без глушителя, в то время как моя продвигалась со скрипучим шорохом, который заглушался и почти не был слышен из-за этого рева. Однако мысли мои продолжали работать быстро, и я с ужасом понял, что кулак старухи попадет в мой подбородок первым, и что я не успею – как бы того не желал, как бы ни старался – ни отбить ее руку своей левой, ни попросту уклониться. Вслед за этим в глазах у меня полыхнул адский огонь, после чего наступила кромешная тьма…
Когда сознание вернулось ко мне, то я обнаружил себя лежащим навзничь, и первое, что увидел, был розовый, с бахромой, китайский абажур, висящий на потолке надо мной. Внутри него, как в капкане, металась и трепыхалась, обожженная лампой, летучая мышь.
Я лежал с гудящей головой и силился понять, где нахожусь и что тут со мной произошло. В это время мышь жалобно пискнула, ее крылья безвольно сложились, и она с мягким стуком рухнула на пол. Для меня это опять послужило неким сигналом, я вспомнил все и моментально вскочил на ноги.
– Ч-чё-ёр-р-р-т! – придушенно простонал я, увидев представшую перед моим взором картину.
На отопительной трубе в белом венчальном платье, в свадебной фате, под венком из алых роз на голове, висело безжизненное тело старухи. Шею ее обвивал золоченый шнур, какие обычно применяются для отделки мягкой мебели. Пенный язык вывалился из ее рта, а с одной из ног, с телесного цвета чулка, сморщенного на щиколотках гармошко, из-за фатальной худобы ног, спала белая туфелька. Она валялась рядом со слуховым аппаратом и опрокинутой табуреткой. Голова ее была скособочена, видимо из-за переломанной шеи, а выпученные, еще незамутненные смертью, серые глаза, на лице в полном мейк-апе, со скорбным укором смотрели на меня, болезненно проникая мне прямо в душу. На ней, как поминальные свечи, мерцали все ее драгоценности, которые я когда-то уже видел, когда меня впервые привели сюда год назад.
Читать дальше