Андрей Звонков: Ворожея. Любовью спасены будете

С утра бригада Носова работала в полном составе, на подстанцию они заезжали, только чтобы заправиться лекарствами, чистыми шприцами и выгрузить купленные продукты.

В большом холле на втором этаже устанавливались столы, сносились все стулья из конференц-зала, в одной из фельдшерских открыли окна нараспашку и устроили импровизированный холодильник, в котором все разложенные кресла были уставлены салатницами, блюдами и тарелками.

В семь, как обычно, начались рассаживания и открывания ночных бригад. Володя открыл двадцать седьмую бригаду и оставил Носова с Вилечкой на дневной вдвоем. По неписаному правилу вновь открытые бригады ставились в очередь первыми. Причина простая: по древней традиции вечерние бригады открывали вышедшие в ночь работники. А раз пришел работать из дома – значит, не уставший. Поэтому, пока «неуставший» Морозов готовился к выезду, Витя с Вилечкой пошли на кухню, по смачному выражению Сашки Костина, «чайку испить – кишочки всполоснуть». Костин говорил, что выудил это выражение в народной русской сказке «Сестрица Аленушка и братец Иванушка». Возможно, что и так. Кому это важно? Изречение нравилось. «Кишочки полоскали» регулярно.

К вечеру на подстанции царила нормальная суета: все ходили туда-сюда, громыхали крышки алюминиевых ящиков, тонко звенели перебираемые в карманах халатов ампулы для восполнения истраченного на вызовах, периодически взревывали динамики селектора, выкрикивающие: «Бригадам на вызов!» Ночные бригады открывались и разъезжались.

Для удобства столы выдвинули на середину кухни и обставили стульями.

Во главе большого стола сидел одинокий Костин, перебиравший гитарные струны и что-то негромко мурлыкавший себе под нос.

Носов отодвинул для Вилечки стул и спросил:

– Не помешаем?

Костин, не отвлекаясь, мотнул головой – нет проблем! Он перестал мурлыкать, принялся тренькать струнами и подстраивать гитару.

– Концерт запланирован? – спросила Вилечка.

– Угу, – сказал Костин, – Марина Ивановна, может, еще споет. В общем, все по эстафете, кто приедет, тот и будет петь.

– А Женька где?

– Только что уехала. – Костин взял несколько аккордов, потом перебором проиграл вступление и пропел из Дольского: – «Мне звезда упала на ладошку. Я ее спросил: откуда ты? “Дайте мне передохнуть немножко! Я с такой летела высоты!” А потом добавила, сверкая, будто колокольчик прозвенел: “Не смотрите, что невелика я, я умею делать много дел!”» – Голос его был совсем не похож на мягкий баритон Александра Дольского, был он ниже и глубже, и песня звучала в других интонациях. – Потом. – Костин отложил гитару. – Женька поехала на «отраву» неизвестно чем.

Носов насторожился:

– Это как?

– Вот так. Пришел вызов – отравление. Без уточнений – ни возраста, ни пола, один адрес и повод.

– А почему она?

– Не было никого. Я сижу – резерва жду. Моя машина сломалась. А Женька только приехала, ей сразу вызов без задержки.

Женя Соболева поднялась на третий этаж фешенебельного кирпичного дома. Эти дома в районе назывались «цековскими», и жил там «контингент». Это выражение пошло от двух ребят: Витьки Степанова и Коли Короедова, перешедших на «Скорую» в Четвертое главное управление, там зарплата на двадцать пять процентов больше – «за контингент». Вот этот самый «контингент» и жил в элитных домах из желтого кирпича, с переходами, совмещенными с детским садом, с закрытым для «неконтингента» магазином и крепким пенсионером в подъезде у лифта в роли цепной собаки с незнакомым импортным названием «консьерж». Однако, несмотря на свою исключительность и особое обслуживание, контингент не брезговал вызывать простую «Скорую», хотя бы потому, что легче вызвать и приезжала она скорее, чем своя – из спецполиклиники.

Дверь в квартиру была не заперта. Нехороший признак.

Дверь в квартиру была не заперта. Нехороший признак, значит, вызывавший человек не рассчитывал, что сможет открыть, когда приедет «Скорая». Женька настойчиво позвонила и только потом вошла. Никого. Просторная, как стадион, прихожая, по периметру обставленная под самый потолок ломящимися от томов Всемирной библиотеки и подписных изданий книжными шкафами. Бросился в глаза красиво оформленный плакатик за стеклом: «Не шарь по полкам жадным взглядом, здесь книги не даются на дом!» Толкнув высокие двойные двери с витражом, Женька вошла в гостиную. Богатый гарнитур, огромный телевизор «Сони» и видеомагнитофон. На журнальном столике большой горой валялись выпотрошенные упаковки из-под реланиума, седуксена, радедорма, тазепама. Среди бумажек виднелись прозрачные и коричневые ампулы, от которых поднимался знакомый приторный запах. Количество таблеток поражало. Не меньше трех сотен. Женька огляделась – в гостиной никого. Бросила ящик и выбежала в прихожую. Квартира огромная, запутанная, как лабиринт. Женька неслась по коридору, залетела в кухню – пусто! В одну комнату, другую, спальню… В недоумении постояла в прихожей и рванула дверь в ванную комнату. К таким ванным Женька не привыкла, тут больше подходило бы слово «бассейн». В большой круглой ванне, до середины наполненной теплой водой, лежали две девушки, голые, ярко накрашенные, лет им было по пятнадцать-шестнадцать.