Дэвид Дэниш: Прекрасный день, чтобы умереть

Это был первый раз, когда он заговорил. Его слова эхом отозвались в зале суда.

– Я всегда был верен Революции, – ответил Джабер.

Когда он это произнес, я заметил застарелый шрам у него под подбородком. Из-за него на лице Джабера словно бы застыла вечная ухмылка.

– Тебя задерживали ранее? – спросил Аятолла.

– Нет.

– Да, его арестовывали несколько раз, – перебил прокурор. – В прошлом году его поймали на складе, он украл батареи. Выпущен из тюрьмы за примерное поведение через три месяца. Еще через пару месяцев, 15 июля, его опять задержали за продажу краденых автомагнитол. Приговор – шесть месяцев тюрьмы.

– Ты женат? – поинтересовался Аятолла.

– Да, господин, – ответил Джабер.

– А дети у тебя есть?

– Да, четверо.

– Чем ты зарабатываешь на жизнь, когда не воруешь?

– Я плотник.

Аятолла опустил голову, задумался на несколько мгновений, бормоча что-то себе под нос. И почти сразу же выдал свой вердикт:

– Отрубить ему левую руку до запястья.

В темных углах зала заплясали тени. Головы закивали. Казалось, что Джабер не понимал, какое наказание ему назначили. Его взгляд прыгал с Аятоллы на обвинителя и обратно. Внезапно он осознал, что произошло, и пронзительно вскрикнул:

– О Господи, нет!

– Тишина! – приказал Аятолла.

– Ваше Святейшество! – взмолился Джабер, упав на колени. – Сжальтесь надо мной!

– Я уже сжалился, – тихо проговорил Аятолла. – Я мог приказать отрубить обе руки.

– Я не смогу работать с одной рукой! – запротестовал Джабер, глядя на судью так, словно бы он пытался испепелить того на месте.

– Ты найдешь способ. Ты не первый вор в этой стране, который останется без руки.

– Слепец счастливее одноглазого, – неожиданно серьёзно ответил Джабер.

– Не спорь со мной, – сухо отрезал Аятолла. – Ты на моём суде, и я вижу твою вину. Договориться со мной у тебя не получится.

– Ради Бога! – выкрикнул Джабер.

– Следующий!

Джабер продолжал рыдать и выкрикивать что-то нечленораздельное.

– Тишина! – рявкнул Аятолла, приказав гвардейцам увести заключенного из зала суда.

Трое из них схватили Джабера за плечи. Они попытались поднять его, но тот вцепился в стул. Когда же гвардейцам удалось вырвать стул из его рук, он упал на пол и распростёрся на нём, пытаясь удержаться руками и ногами. Было ясно, что дело закрыто, но Джабер еще надеялся на отсрочку. Аятолла был единственным человеком, который мог отменить вердикт об ампутации, и Джабер собирался плакать и умолять до тех пор, пока судья не изменит свое решение. Двое из гвардейцев начали пинать его в грудь. Третий схватил его за плечи и сильно тряхнул. Когда это не сработало, на помощь подошли еще пара человек, и они все вместе потащили Джабера к двери. Он дышал тяжело и шумно, как бык, а его глаза были наполнены слезами.

– Ваше Святейшество! – прокричал Джабер сквозь зубы – Подождите! Всего одно мгновение! Проклятое правосудие! Вы осудили меня, не удосужившись сперва даже выслушать. Я не родился вором, вы понимаете?

Гвардейцы продолжали тянуть его к выходу. Джабер стонал, плакал, выкрикивал ругательства и отбивался, размахивая руками во все стороны. Наконец несчастного удалось вывести из зала суда. Дверь закрылась, но в наступившей тишине всё ещё слышались его крики.

Аятолла выглядел озадаченным. Внутренней стороной рукава он вытер пот с губ и со лба. Как только в суде снова установился порядок, обвинитель продолжил:

– С разрешения Его Святейшества я вызываю на суд Рамина Сафу.

Рамин подошел к стойке и сел. Впервые я смог подробно его рассмотреть. Ему было не больше двадцати. Его лицо было мертвенно бледным, он выглядел совершенно истощенным, а его взгляд сновал туда-сюда с воробьиным проворством. Его голова была гладко выбрита и темна от загара, и на висках просвечивали синие вены. Он поднял глаза и окинул взглядом всех собравшихся в зале.

«Мошенничество», – озвучил обвинитель.

Он поднял очки на переносицу и начал читать.

– В течение двух недель сотни людей подали жалобы на молодого торговца птицами. На основании собранной информации нам удалось составить его портрет и распространить его среди патрульных. Через несколько недель мы обнаружили Рамина Сафу у южных ворот Национального Парка, где он продавал канареек. Он был арестован и приведен сюда. После быстрого осмотра стало ясно, что Рамин Сафа окрашивал воробьев куркумой и продавал их под видом канареек.

Голова Аятоллы опустилась на грудь, а его плечи затряслись. Сперва это была легкая дрожь, потом словно конвульсии охватили все его тело. Он откинул голову назад и разразился хохотом, больше похожим на извержение вулкана. Он хлопал в ладоши и смеялся, широко раскрыв рот и обнажив не только зубы, но и дёсны, будто гиена.