Тим Каррэн - Бойся меня

Ромеро был весь мокрый от пота. Он дрожал и старался не обмочиться, и не дать волю крику, застрявшему в его горле. Он лежал, пытался выровнять дыхание и вытирал пот с лица.

А Палмквист над его головой спал мёртвым сном, дышал ровно и глубоко, не обращая внимания на этот мир.

Ромеро представил всё самое жуткое, что приходило ему в голову, а приходило туда много всякого дерьма, но ни в чём не было и капли здравого смысла. В конце концов, он начал задаваться вопросом, а не приснилось ли ему всё это.

И часть Ромеро вцепилась в эту спасительную мысль. Уверенный и рациональный голос в его голове говорил, что это точно был сон… А что же это ещё могло быть?!

А минут через двадцать кто-то начал громко кричать.

И эти крики… Они не продлились долго.

Естественно, вся тюрьма зашевелилась.

Иногда здесь слышны по ночам крики, когда кого-то ткнут ножом под рёбра или изнасилуют. А иногда кто-то сходит с ума от одиночества и нечеловеческих условий, и бог знает от чего ещё.

Его разум превращается в подливку для рагу, он начинается носиться по камере, бросаться на стены, вцепляться зубами в прутья решётки и вести себя, как обезумевшие мартышки на ярмарке.

На дежурстве на нижнем уровне был сержант Варрес. Он направлялся к блоку D и выглядел жутко разозлённым и готовым проломить череп любому зеку своей дубинкой, болтающейся у бедра.

Он держал в руках рацию и хотел по-быстрому разобраться, какого хрена здесь происходит.

Он сказал пару слов по рации, и остальные охранники сделали то, что им было сказано: приказали всем зекам позатыкать их грязные, вонючие рты и отправляться спать, иначе их побросают в карцер через одного.

Это сработало. В блоке D действительно стало тихо, хотя все понимали, что карцеров в этой тюрьме всего тридцать.

Административный изолятор — вот как это называлось официально. Туда отправлялись парни, которые переходили черту. А иногда и те, кто не переходил. Это было мрачное, неприятное, гнетущее место.

И если вы считаете, что вы одиноки в своей жизни, то вы просто не имеете представления, что такое настоящее одиночество. Такое понимаешь, только когда тебя закрывают во влажной темноте с кишащими насекомыми и крысами.

Но всё же это сработало, и Варрес двинулся дальше по коридору, проигнорировав просьбу других охранников включить верхнее освещение. Он решил, что ему хватит и сенсорных фонарей.

Они были расположены каждые пятнадцать метров и светили тускло, так что коридор между ними был погружён во тьму. Но это Варреса не беспокоило, потому что пока выключатель был опущен и двери закрыты, никто не сможет выбраться из своих камер… Может быть, позже…

Он увидел Хоула. Парнишка был новеньким, и сейчас выглядел бледно-зелёным, как лягушка, мокрым от пота и почти спятившим.

К решёткам своих камер прижались все зеки. Блестели белые глаза на чёрных лицах и покрасневшие глаза на белых лицах. Варрес прошёл мимо них. Чёрт, да он в жизни не видел их такими напуганными!

Вся их крутость и жёсткость испарилась в момент, как вода в пекле.

Эти парни были сильно напуганы. Очень сильно напуганы.

Варрес подошёл к Хоулу:

— Что там у тебя?

Хоул задыхался и еле-еле выдавливал слова:

— Не ходите туда, сержант… Господи, Уимс… Кажется, это Уимс… Его разорвало…

Дверь камеры была открыта, и в тусклом свете фонаря Варрес разглядел что-то мокрое и тёмное, стекающее по прутьям решётки, а под дверью стояла лужа.

Варрес резко выдохнул, повёл фонариком в сторону и чуть не заорал. Уимс напоминал мешок, чьё содержимое распотрошено и разбросано во все стороны. Его внутренности лежали на полу, были размазаны по стенам и капали с потолка.

А голова лежала на толчке, и широко распахнутые глаза тускло поблёскивали в свете фонаря.

Сокамерник Уимса, тощий чёрный паренёк по кличке Кабан, стоял на коленях на своей верхней койке, обхватив себя руками, трясся и выглядел абсолютно безумным.

На нём была кровь и ошмётки Уимса. Он дрожал, всхлипывал и бормотал что-то под нос, слышное только ему.

Всё, хватит.

— Ладно, — сказал Варрес и потянулся за рацией. — У нас тут ЧП…

После криков Ромеро уже не смог заснуть.

Он лежал, как и остальные зеки, собранный, настороженный, затаивший дыхание, и размышлял над вещами, из-за которых по коже начинали бегать мурашки.

Его трясло, через него будто проходили разряды тока, словно кто-то засунул ему провода в задницу. Как, вероятно, и через каждого сейчас в блоке D.