Сергей Самойленко - Проводник

Как-то я взял очередную покрытую пылью стопку газет, перевязанную старой верёвкой. Аккуратно разрезав бечевку, привычно взял верхнюю и уже начал было пролистывать, как моё внимание привлекла лежавшая под ней вырезка. Заголовок статьи, видимо, тоже попал под ножницы, остался только текст и странная черно-белая картинка. На ней была изображена женщина с жуткими отверстиями вместо глаз. Казалось, из этих отверстий расплескивается какая-то потусторонняя темнота.

Я позвал ребят. Все с удивлением рассматривали газетный листок.

– Жуткая картинка! – сказала Ира.

– Игорь, ты уверен, что это не современная статья? Как-то совсем не похоже на тематику того времени. Больше в стиле капиталистической желтой прессы, – недоверчиво произнес Алфавит.

Я перевернул вырезку. На обороте были две небольшие заметки про вклад ударников коммунистического труда в процветание Родины.

– Посмотрите, в этих статьях указан 1947 год, вскоре после войны, – заметил Алфавит.

Я кивнул – дата и мне сразу бросилась в глаза.

– Да, статья определённо того времени, но из какой она газеты и почему лежит отдельно? – спросил Виктор.

– Ты ещё не читал? – Ира явно заинтересовалась.

– Нет, увидел это и сразу позвал вас, – я перевернул газетный лист ещё раз, и опять мы увидели жуткий облик женщины, смотрящей, казалось, прямо на нас.

– Аж мурашки по коже! Интересно, кто мог нарисовать такое в то время, – голос Виктора прозвучал непривычно тихо и серьезно.

Мы смотрели на картинку и статью, как завороженные. Я понял, что всем очень интересно, и начал читать вслух.

3

Это произошло весной 1943 года.

Мне только исполнилось 16 лет. Многие подростки тогда рвались на фронт, и я была такой же. Завидовала друзьям, которые с оружием в руках защищали родину от врагов. Дорого бы я отдала, чтобы быть такой же, присоединиться к ним! Скрывала свой возраст, говорила, что мне 18. Даже уговаривала командира ближайшей военной части взять меня к себе. В конце концов, я устроилась на работу в больницу – санитаркой. Совсем не то, чего я хотела, но, с другой стороны, и это была реальная возможность хоть что-то сделать для Родины.

Прекрасно помню свой первый день на первой работе.

Даже не верилось, что больнице меньше пяти лет – такой старой, грязной и неуютной она казалась. На стенах – следы от пуль и осколочных снарядов. На моих глазах выступили слезы. В сотый, в тысячный раз пронеслись в памяти картины бомбежки и обстрела нашего города. Того страшного дня, когда мама с младшей сестрой не вернулись домой.

Вся военная романтика улетучилась в тот момент, когда я переступила порог больницы. В ноздри ударил смрад разлагающейся плоти и медикаментов. Запах страдания. Запах войны.

Помню молодого солдата, лежавшего на носилках в проходе. Одеяло, которым его прикрыли, съехало на пол, и я увидела огромное кровавое пятно и обрубки вместо ног.

От мысли «А ведь он чуть старше меня» стало очень страшно. Вскрики, тяжелое хриплое дыхание, стоны смешивались с голосами медперсонала. Белые фигуры то и дело мелькали в коридорах – вот торопливо прошла женщина со склянками, вот другая понесла менять окровавленные полотенца. Мимо меня прошла медсестра, в руках она держала полную миску крови, на дне которой плавал какой-то сгусток. Меня замутило, и на миг показалось, что пол стал уходить из-под ног.

Прошла неделя. Страх и брезгливость постепенно ушли, уступив место более привычным чувствам – злости и ненависти. К фрицам. Однажды в палате мы разговорились с одним солдатом. Несмотря на тяжелейшее увечье, он был в приподнятом настроении и охотно рассказал мне, как подорвал танк и убил четырех фашистов.

– Я знал, что мне конец, – говорил он. – В тот момент я даже не думал, что смогу выжить. У меня одна граната, и танк идет прямо на меня. Я притворяюсь мертвым, а когда он проезжает мимо, запрыгиваю на него, вырубаю фашиста, который сидит на башне и закидываю гранату в открытый люк. Итого мы имеем мертвый экипаж и взорванный танк… А я в больнице без ног.

Я слушала его рассказ и думала, что очень хочу попасть на фронт. Меня больше не пугали ни отсутствующие ноги молодого солдатика, ни повязка на полголовы, закрывающая глаза у другого бойца (он уже никогда не увидит свет, но всё равно улыбается!). Все они любили свою Родину, умирали за нее и гордились этим.

Я собиралась уходить, как вдруг до меня осторожно дотронулся раненый, лежавший на койке.

– Сестричка! – очень тихо прошептал он. – Сестричка, не оставляй меня одного.