Мерлин Маркелл - Никта

Шли дни, месяцы, даже годы, а максимальным проявлением страсти между этими названными супругами были только пуританские поцелуи и объятия, да и то редкие. Мари все устраивало, но время от времени она ловила себя на мысли, что хочет этого самого надругательства над собой, она хочет, чтобы ее тело воспринималось желанным.

Она перестала рядиться в одежду, похожую на мешок с прорезями для рук, и забила целую полку косметикой, но ничего не помогало. Тогда Мари вспомнила тот самый день, когда они впервые встретились, она вспомнила жеманного агента по имени Стефан, который называл ее будущего мужа не иначе, как «дорогой» и сделала для себя горькие выводы. Но, никаких слов о своих догадках она не произнесла и продолжала жить как прежде.

Где уж ей было знать, что как только она приближалась к Ониксу, он начинал видеть в ней чудовищ, напрочь отбивавших у него малейшее желание?

Непросто описать чувства Мари, которые она испытала, проснувшись от того, что с нее стягивают трусы. Сначала ей подумалось сквозь сон, что в дом забрался бельевой вор, в следующее мгновение она все поняла и испытала ужас. Все потаенные мечты, которые она почитала стыдными и грязными, грозились исполниться прямо сейчас, и Мари тут же пожалела, что такие мечты вообще закрадывались в ее голову. Она попыталась вырваться, причитая: «Я не хочу! Не сейчас!»

Ее образ снова начал искажаться для Оникса, проступили клыки, нос сморщился и сплюснулся, а уши заострились.

– Не думай, что сможешь испортить мне кайф, – сказал скульптор чудовищу и закрыл глаза. К счастью, на ощупь под ним все еще было женское тело, никакой шерсти или чешуи. Резинка на трусах лопнула, и Мари притихла, смиренно принимая свою участь.

В момент наивысшего наслаждения Оникс опять услышал тот чужеродный голос из сна:

– Мне больно!

Когда он плюхнулся обратно на кровать, Мари повторила те же слова, на этот раз уже своим голосом:

– Мне больно.

– Боль очищает, – безразлично отозвался скульптор, устремляясь в ванную. Ванной им служил отсек студии, отделенный ширмами. Да будет славен тот человек, что провел воду на чердак, потому что сам Оникс не сумел бы этого сделать даже с инструкцией для чайников.

Мари решила обидеться на его равнодушие и села писать длиннейший пост в интернет-дневнике о своих чувствах. Чем больше она писала, тем глубже Мари обуревала смесь жалости и отвращения по отношению к самой себе. Когда она вволю выплакалась своим фрэндам со всего мира, оказалось, что вода в ванной давно перестала шуметь, а Оникс уже ушел из дома, что еще более повергло ее в смешанные чувства.

Он действительно забыл о ней, его занимало все вокруг – лужи на асфальте, стены домов, фонари и урны – все это вдруг стало простым, мирным и не несло в себе опасности. От осознания этого факта Оникс чувствовал себя пьяным на трезвую голову. Он не понимал, как раньше считал свое видение даром, ведь оно было сущим проклятием. Сейчас все поменяется, он сделает новые скульптуры, которые Стефан, наконец, сможет продать. Он купит Мари что-нибудь, она заслужила это своим терпением, которое оставалось для Оникса загадкой каждый раз, когда он на недолгие моменты выныривал из своего персонального ада и вспоминал о том, что живет на планете Земля.

Закончив восхищаться почти стабильным Парижем, Оникс вспомнил о своей цели. Он вышел из дома, чтобы снова найти Катрин – уже прозревшую, и спросить ее, каково это, быть первой безумицей на районе? Нет, он все сделает не так. Он деликатно попросит ее поделиться своими впечатлениями. Стоит завести дневник для исследований и записать все, что она скажет, а потом сравнить со своими воспоминаниями. Почему он раньше такой не завел?

Он пришел к салону Бонне, но оказалось, что тот открывается только вечером.

– Она больше сюда не придет, – сказала Ониксу его тень, приобретшая очертания мохнатого гиганта, который вчера облизывал Катрин своим язычищем.

– Где же мне ее искать? – спросил скульптор.

– Спроси у тех, кого ты убил, – ответила тень, приняв обычный вид.

– Какие мы злопамятные, – усмехнулся Оникс. – Я их породил, мне и решать, жить им или нет. «Да будет тьма», сказал творец, и этот творец – я.

Тень шелохнулась, но больше ничего сверхъестественного не происходило. Дворник, увидевший, как неизвестный разговаривает с пустотой, предпочел считать, что тот общается по маленькому скрытому микрофону, хотя рука так и тянулась покрутить пальцем у виска.