Алекс Май - Заблудшие дети Perestroiki. История первой любви

Да, здорово – летишь по снегу, щеки горят, воздух колючий, морозный, в лицо впивается. Таня руками меня обхватила, держится. А если на горку эту крутую попробовать? Есть! Вытянул снегоходик, а теперь – обратно, виражом.

Потом Таню учил кататься, она, хоть и в первый раз села за руль снегохода, не терялась, напротив, спешила переключать скорости, все ей быстрее хотелось.

Завезла меня километра за два, там река резко поворачивает влево. Притормозила лихо, словно всю жизнь только и делала, что каталась по речкам на снегоходе. Она что у меня, совсем ничего не боится? Кроме неясных и тревожных ощущений? Выключила двигатель. Повернулась ко мне, щечки нежные, румяные, глаза радостно блестят. Локон выбился из-под шапки. А взгляд – лукавый такой, кошачий.

– Слушай, Сашка, я с Ольгой поговорила, она обещала с попом уладить.

– С каким таким попом? Тебя что? Поп какой-то обидел?

Таня рассмеялась.

– Нет. Ты что! Не понял? Просто… давай повенчаемся? А?

– Запросто! А попом – Валера будет! Он подойдет, по фактуре. И крест у него есть большой, он его надевал, когда на «Арию» ходили, помнишь? – размечтался я.

– Да нет, поп будет настоящий. Валера не подойдет, при всех его достоинствах. Поп – из храма, что находится в городе Коле. Оля с Валерой дружат с настоятелем. Его Феофаном зовут.

– Феофаном? Обалденное имя! Согласен, повенчаемся. Да не шучу, не шучу! Я серьезен как никогда.

Я завел, не с первого раза, снегоход. Таня села за руль.

Поехали.

Танька! Не гони же ты так! Куда спешишь?!

А вот обломитесь Саша и Таня. Фанерой, с протяжным печальным свистом, пролетели вы над Эйфелевой башней. Дулю вам с маком, а не венчание. Закатайте губу.

Когда увидели Феофана, чуть не оцепенели от удивления… Вылитый Валера, только лет на тридцать старше. Один в косухе, другой в рясе. Если Валере надеть рясу, получится два батюшки, а если Феофану нарядиться в косуху, то перед нами стояли бы два олдовых байкера из самого сердца Калифорнии.

– Может, это его отец? – предположила Таня.

– Э… Не знаю. Вряд ли. Не тянет Валера на поповского сына, – ответил я, озадаченный таким рискованным предположением. – Ну, если только на внебрачного…

Пошептавшись о чем-то между собой, попы-байкеры подошли к нам.

Феофан строго посмотрел на нас и спросил:

– В каком классе учитесь, чада мои?

Чада? Прикольно!

– Во десятом, батюшка, – улыбаясь, ответил я.

– Однако! Крещеные?

– Ага. Во православии, – честно признался я.

Феофанова манера разговора смешила, а я зачем-то пытался ей подражать.

– Библию читали?

А как же! Валерыч заранее предупредил, что надо знать Евангелие, а то Феофан рассердится, ругаться будет. Поэтому мы по ночам, голые, в постели, при свете ночника долго штудировали Библию, подаренную Валерой. Помню, как осмысливали прочитанное, как рассуждали о том, что недаром поколение хиппи неосознанно подражало Христу не только внешним видом, но и поведением… Не все, конечно, но многие…

– А что вам запомнилось из Библии? – продолжал пытать Феофан.

– Ну… Гм… – задумался я. – Многое запомнилось, вот притчи понравились… Про горсть с покоем и пригоршню с суетой и томлением духа, – ответил я.

А Таня сказала почти то же самое, только другими словами:

– Про птиц небесных, что не сеют и не жнут, а Отец небесный питает их.

– Однако. А не лоботрясы ли вы? – С усмешкой, спросил Феофан.

– Батюшка, не лоботрясы они, – ответил за нас Валера. – Наоборот, их вера настолько сильна, что они, сами того не ведая, действительно живут, как птицы небесные, я это вижу. Абсолютно не задумываются о завтрашнем дне! Во всем полагаются на волю Божию. А у них экзамены скоро. Может, сдадут? С Божией помощью?

Я задумался над словами Валеры. Ну и ну…

– Однако. Приходите, чада мои, годика через два-три, дабы не настигли меня великие бедствия за совершение тайного обряда для юных отроков.

Я не въехал! Это он что? Так витиевато отказывает? Да разве он может? Он же поп… Не должен он… Ведь Таньке так хотелось. Она мечтала – как будем стоять в церкви… А потом, где-то там, высоко-высоко, Боженька поставит печать в специальной книге, улыбнется и благословит нас. И что? Ничего не выйдет? Я посмотрел на Таню, у нее еле заметно затряслась губка. Сейчас расплачется.

Эх, Феофан… Вот какого хрена ты так с нами поступаешь?

Перед нашим уходом Феофан подарил всем по крестику, несколько тонких православных книжек, а Тане, отдельно, иконку какую-то. Крестики были красивые, с синей эмалью и рельефным распятием.