Николай Антонец - Тёмные воды

Ответив тёте скептическим взглядом, я посмотрел вглубь новооткрытой темноты и не нашёл там ничего необычного: свет фонаря спокойно гулял по дорогому настилу пола, не встречая никаких препятствий и заметных деталей. Складывалось впечатление, что здесь, напротив внутреннего двора, располагалось какое-то громадное, но совершенно пустое помещение вроде спортивного зала или тренировочной площадки для различных единоборств.

Потеряв интерес к однообразному полу, Ямато-старшая посветила на стену – но и там не нашлось ничего интересного. Не было даже традиционных свитков с каллиграфическими изысканиями владельцев и высокопарными цитатами из прошлого – только плотно посаженные деревянные рейки, упирающиеся в массив высоко поднятого потолка.

– Зал для собраний, полагаю, – высказала догадку тётя, снова трогаясь с места. – Не могу понять, что там, у дальней стены – но вряд ли что-то интересное. Просто пустая комната…

– Открывшаяся сама собой, – беспокойно подсказал я.

– У этого может быть сотня объяснений! – женщина снова потеряла контроль над собой, повернулась ко мне и пылающим взглядом указала на девочек.

«Не вздумай пугать их!», – говорила Ямато Мэй всем своим видом. «Только попробуй снова посеять панику – и тебе точно конец!».

Потупив взор, я отступил от общинного зала и постарался не смотреть больше в его сторону. Однако, нервирующий, сводящий с ума вопрос сорвался с моих уст сам собой – прежде, чем я успел закрыть рот ладонью:

– Но всё же… Зачем тут этот огромный зал?.. В нём же сотню человек разместить можно… Кто вообще мог додуматься…

– Кто?! – возглас вдовы грохнул револьверным выстрелом, и единственное её слово, точно тяжёлая пуля, в клочья разнесла мою неуверенную реплику. – Я! Ты! Кто угодно! Нет ничего удивительного в том, что местные жители принимали у себя гостей!

– Но для них ведь есть то помещение, со столами и…

Нервозно топнув ногой, Мэй внезапно развернулась на каблуке – свет фонаря при этом скользнул по моему лицу, сбивая с толку – и одним широким шагом преодолела разделявшее нас расстояние. Пальцы женщины – тонкие, дрожащие, но даже при этом не теряющие поразительной силы – вцепились в ворот моей куртки, и я вдруг почувствовал скрытую мощь злого взгляда в упор, коим одарила меня разъярённая тётя. Ей не потребовалось даже подсвечивать себя фонариком – эманации чистого раздражения выжигали узоры на моём лице и так, в кромешном мраке.

– Чтобы я ни слова больше не слышала от тебя! – процедила женщина сквозь зубы, и древний особняк моментально отреагировал на её эмоции, заскрежетал старыми досками, завыл далёкими порывами ветра. – Ни слова, понял?! Думаешь, я сама ничего не вижу? – добавила она уже тише, но с прежней агрессией. – Думаешь, не понимаю?.. В каком вымышленном мире ты вообще живёшь, если позволяешь себе помыслить, будто человек, проживший вдвое больше твоего, вдруг пропустит какую-то важную деталь или позволит себя одурачить?! Нет, дорогой племянник, мой мозг работает не хуже твоего! Так что возьми себя в руки, тряпка, и выключи режим сыщика. Мы должны заботиться о тех, кто младше нас. Понял?!

Последние слова вдова прошипела мне в самое ухо, и, стоило только её обжигающему дыханию оборваться, как удерживающая моё горло сила тут же рассеялась, и выровнявшийся конус искусственного света вернулся к своему первоначальному направлению. Несколько секунд – и всё осталось позади. Мучительно долгие, неприятные мгновения, оставившие после себя лишь весомый осадок стыда и растерянности.

Собравшись с мыслями, я поёжился и пошёл вслед за тётей к показавшейся из черноты громады лестничного массива.

Лестница – слишком большая, слишком громоздкая, чтобы умещаться в нашем ручном конусе света – казалась чересчур внушительной для окружающей обстановки и, наверное, какой-нибудь роскошной гостинице подошла бы куда вернее, нежели самому богатому из жилых домов. Ступени, теряющиеся во мраке, были широки даже для небольшой группки людей, вроде нашей, и вызывали неприятное ощущение агорафобии – боязни огромного открытого пространства, к которой ранее не могли подтолкнуть ни отрезанная от остального мира верхушка скалы с купальнями, ни даже открытый всем ветрам надземный переход.

Стараясь не смотреть по сторонам – только себе под ноги и изредка на перила – я поднимался всё выше и выше, полагая, что пролёт должен бы рано или поздно закончиться – но тот упрямо устремлялся вверх, игнорируя усталость и боль в моих ногах. И даже долгожданная широкая площадка появилась как будто бы внезапно – просто нога моя, в очередной раз занесённая для высокого шага, неуклюже обрушилась вниз, стукнувшись о гладкое дерево пола.