Array Антология - Новая книга ужасов (сборник)

Его движения стали ясны примерно в тот же момент, когда крики ужаса сменились воплями агонии: он пытался высвободить ногу, которой что-то мешало.

Вдруг он словно припал на одно колено, тогда как вторая нога осталась торчать сзади. Затем запрокинул голову и завопил в темное небо. Тогда-то мы увидели его лицо – я не забуду его до самой смерти. Это было лицо из первобытных времен, – лицо, отражавшее самые древние страхи и кошмары. Лицо, которое никто не хотел бы примерить на себя – особенно оставшись ночью в темноте, где нет никого вокруг, лишь что-то, таящееся под кроватью…

Затем Сэм упал лицом вниз, выкрутив ногу – и продолжая дергаться, кричать и цепляться руками за землю, срывая с пальцев ногти и истекая кровью. Может, это была игра света или у меня заискрилось в глазах – ведь страх сковал меня так, что я не мог и моргнуть, – но по мере того, как ослабевали его дерганья, его было все труднее разглядеть. А чем крепче задувал ветер, тем сильнее с ним сливались его крики. Но он продолжал извиваться и стонать, пока вдруг не раздался отвратительный треск, с которым все стихло – и движения, и звуки.

Наши головы, будто привязанные к одной нити, разом повернулись в сторону Тома, и мы увидели, что он стоял все там же в своем развевающемся плаще. Он держал руку на плече Билли, и еще рядом откуда-то появилась Мэри. Она рыдала, уткнувшись ему в плащ, а он приобнимал ее второй рукой.

Не знаю, сколько мы их так разглядывали, но затем все повскакивали с мест и высыпали наружу. Пит и Нед побежали к Тому, а мы с Джеком направились к месту, куда упал Сэм. Мы смотрели туда и, честно вам скажу, теперь вся моя жизнь с того момента кажется мне наклонной линией, тянущейся от него, как от пика.

Перед нами был нарисованный мелками тигр. Даже сейчас, когда вспоминаю об этом, у меня мурашки по коже ползают и такое ощущение, будто кто-то пробил в груди дыру и засыпал в нее целый галлон ледяной воды. Но я вот что скажу: Джек тоже там был, и он знает, что мы там видели, а чего не видели.

Но кого мы не увидели, так это Сэма МакНилла. Его там просто не было. Зато был рисунок тигра, сделанный фиолетовыми и зелеными мелками, уже немного истершийся. А красная пасть зверя теперь стала намного больше, чем была днем, и я уверен, что если бы кто-то из нас осмелился протянуть к ней руку и дотронуться, она оказалась бы теплой.

Но вот что рассказывать труднее всего: днем, когда мы с Джеком видели этого тигра, он был худым и жилистым, а ночью, я готов поклясться, он выглядел вовсе не таким. Зверь, на которого мы с Джеком смотрели в тот момент, был пузатым.

Через некоторое время я поднял взгляд и посмотрел на Тома. Он по-прежнему стоял рядом с Мэри и Билли, но они уже перестали плакать. Мэри прижимала к себе Билли так крепко, что тот покряхтывал, а лицо Тома, спокойное и живое, кривилось в улыбке. И в тот момент небо раскрылось впервые за несколько месяцев, и по площади застучал прохладный дождь. Цвета у меня под ногами начали линять, а линии стали терять четкость. Мы с Джеком стояли и смотрели, пока перед нами не остались лишь цветные лужицы, лишившиеся теперь всякого смысла. Тогда мы медленно двинулись к остальным, даже не взглянув на валяющуюся на земле бутылку. Мы еще долго простояли там, под дождем – лицом другу к другу и не говоря ни слова.

С тех пор прошло десять лет или около того. Мэри спустя какое-то время забрала Билли домой, и они еще обернулись, чтобы помахать нам на прощание, прежде чем свернуть за угол. Порезы на лице Билли очень скоро зажили, и теперь он вполне хорош собой – сильно похож на отца и уже грезит о машинах. Время от времени помогает мне в магазине. Его мать с тех пор не постарела ни на день и выглядит просто чудесно. Замуж больше не выходила, но, похоже, она вполне счастлива и без этого.

Мы с друзьями просто пожелали друг другу спокойной ночи. Больше ничего сказать мы не могли, да, может, и говорить уже было нечего. После этого разошлись по домам, к своим женам. Том коротко мне улыбнулся, а потом свернул на свою дорогу. Мне хотелось увязаться за ним, что-то ему сказать, но в итоге я остался на месте смотреть ему вслед. Таким я и буду помнить его всю свою жизнь – именно в тот момент у него в глазах мелькнула искра, по которой я понял, что старая боль поднялась откуда-то из глубины его души и растворилась без следа.

Он ушел и с тех пор никто его не видел, а прошло, как я уже сказал, около десяти лет. На следующее утро он не вышел рисовать на площади, не заглянул выпить пива в баре – словно художника никогда и не существовало. Его просто не было. Осталась только пустота в наших сердцах – даже забавно, какой сильной могла оказаться тоска по столь тихому человеку.