Николай Асламов - Шаг вперёд, два назад

– Слушай, что-то ты больно часто извергаешь эссенции, – обеспокоенный голосом сообщил Йост. – Ты столько не съел!

– Надо… к лекарю… – произнес Вальтер, чувствуя резко накатившуюся слабость внизу живота.

– Ума лишился? Где мы тебе в такой дыре врача найдем? И денег больше нет, мы ж прогуляли все!

Музыканту сейчас было не до денег. Он буквально содрал с себя те тряпки, что служили ему штанами, и присел на корточки.

– Дружище, ты хоть за сарай зайди! – возмутился было шут, но, заметив решительность вальтеровых намерений, сменил гнев на милость:

– Ладно, чего уж. С природой не спорят.

Легкость во всем теле была необычайная. Вальтер буквально взлетел с лежанки, попытался выпрямиться во весь рост, но уткнулся затылком в какой-то колючий веник и сразу же присел. Слабость в теле тут же дала о себе знать; чтобы унять легкую дрожь в руках и ногах и накатившее головокружение пришлось немного посидеть и отдышаться. Заодно ощупал новую одежду. Кое-где залатанные и пахнущие затхлостью – видать, долго в сундуке лежали – льняная рубаха и такие же штаны сидели свободно, но телу были гораздо приятнее его прежних обносков.

Всю ночь Вальтера крутило. Вчерашний шут тащил его в неизвестном направлении, трещал без умолку, то и дело стучался в дома, прислоняя его к стенам и заборам, рядом надрывно лаяли собаки, кто-то ругался… Все это музыкант помнил плохо. Зато ему отчетливо врезались в память заботливые руки, которые поили его странным на вкус питьем, аккуратно поддерживая голову, и голос, так уверенно убеждавший, что все будет в порядке, что Вальтер ни на миг в этом не усомнился. Питье в животе не задерживалось, раз за разом гулко выливаясь в кадку, но голос от этого не расстраивался, понуждая пить еще.

Потянуло сквозняком. Вальтер прислушался, но кроме тихого сухого шелеста, бульканья и обычного деревенского шума ничего не расслышал.

Пытаясь сориентироваться в пространстве, музыкант снова поднялся к венику. В нос ударил яркий запах можжевельника. Вальтер на ощупь двинулся дальше и уткнулся в связку чеснока. Его ребристые головки с шуршащей шелухой, хитро привязанные к бечевке, висели вдоль стены, как праздничная гирлянда. Вальтер повернул налево, ощупывая проконопаченные деревянные стены.

Следующие несколько пучков были мятными. Веточки короткие и совершенно сухие, но свежий запах спутать было трудно. Раньше мать давала ему мяту, чтобы спал покрепче. Затем были веточки подлиннее. Не дерево и не куст, трава какая-то, с разлапистыми листьями, на рябину похожа. Пахнет… Музыкант сорвал край листочка и задумчиво пожевал. Сладковато-пряный запах и горький вкус казались смутно знакомыми. Точно, пижма!

– Мам, он проголодался? – шепотом спросил незнакомый детский голос. Вальтер тут же замер. И жевать перестал.

– Это вряд ли, – засомневался тот же самый женский голос, который ночью убеждал музыканта, что все будет хорошо. – Давай-ка, трактирный герой, выпей! Как раз настоялось. А ты, Томас, мешок приготовь!

Послышался быстрый топот, шелест одежды, и в руку Вальтеру сунули деревянную кружку. Он понюхал осторожно, но не различил ничего, кроме древесины. Настой коры?

– Живот не болит? – поинтересовалась женщина.

– Нет, – ответил музыкант, слегка покачивая кружку в руках. Заполнена на две трети.

– Тогда тысячелистник зря добавила.

Ее речь звучала не так резко, как у других уроженцев здешних мест, да и сам голос был мягким, грудным, обволакивающим. Правда, сейчас в нем отчетливо слышались искрящиеся нотки веселья.

Вальтер осторожно поднес кружку к губам и начал пить. Вкус был сложный, чуть сладковатый и очень вяжущий. Одним тысячелистником точно не обошлось.

– Там на дне крупинки, в них самое главное, – предупредила женщина. – Взболтай и выпей!

– А что это? – поинтересовался музыкант, пытаясь раскусить одну из тех, что застряли во рту.

– Лягушачья икра, конечно, – спокойно сообщила женщина, забирая кружку.

Вальтер тут же начал отплевываться, пальцами пытаясь счистить мерзкий вкус с языка.

Тюк!

По макушке крепко стукнули пустой кружкой, и Вальтер схватился за ушибленную голову.

– Совсем обалдел?! Это семена подорожника, первое средство при отравлении! – возмутилась травница. – Лягушачью икру никогда не трогал? Она же намного мягче!

– А произносить что-то нужно? – уточнил музыкант, почесывая место удара.

– Что произносить? – не поняла женщина, застучавшая чем-то деревянным.