Нина Аллан - Сбившиеся с пути

Вот кое-что, сохранившееся в памяти: мы с моей подругой Линси в квартире в Висбадене пугаем самих себя бессмысленным смотрением фильма ужасов под названием «И скоро темнота». Нам было по десять лет, и смотрели мы потому, что там играла английская актриса Мишель Дотрис, мы обе знали ее как Бетти Спенсер из сериала «Есть матери, которые спуску не дают». Заранее мы не знали, что про темноту – это фильм ужасов. В нем рассказывалось о дружеской паре, которая отправилась в велопоход по северной Франции. Для женщины (ее играла Мишель Дотрис) все кончилось тем, что ее убил местный полицейский. Не того сорта картина, какую родители позволили бы нам смотреть, в особенности родители Линси, но мы были одни в квартире, а никто и знать не знал, что у нас есть видео. Что меня в том кино напугало больше всего, так это музыка, французская песенка, которую то и дело проигрывали. Она была такой привязчивой, так радостно звучала. Музыка обманом внушала мысль, что в конце все будет хорошо, только – ничуть не бывало. Я и сейчас вижу, как велосипед Мишель Дотрис лежит на боку в траве, а колесо его продолжает вращаться.

Вскрывать почтовое отправление, не вам адресованное, – это преступление; вы знали об этом? Даже почту-макулатуру, всякие там рекламки кредитных карточек и товарные каталоги «закажи по почте» или нежелательные досадливые письма, которые знай себе доставляются еще долго после того, как их адресат переехал. Такие по большей части попросту выбрасывают: людям, полагаю, не известно, что вскрывать их незаконно. Порой думаю, неужто и впрямь кого-нибудь подвергли наказанию за перлюстрацию какого-то справочника, отправленного не по тому адресу. Вряд ли, хотя теоретически и возможно. Полагается пересылать их дальше, эти мертвые письма, или, сделав пометку «вернуть отправителю», вновь возвратить их, не проверяя содержимого, в поток, регулируемый почтой.

Сам термин «канцелярия мертвых писем», по сути, вышел из Почтовой службы Соединенных Штатов в 1825 году. В Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии вся неприкаянная почта: то есть письма без адреса, или отправленные по несуществующему адресу, или по адресу, который невозможно разобрать, – стекается в Национальный центр возврата в Белфасте. Почему в Белфасте – понятия не имею. Национальный центр возврата – название уродливое, сбивающее с толку, изобрести такое способна только британская бюрократия. Канцелярия неприкаянных писем – более точное в смысловом отношении выражение и куда более поэтичное.

Квартиру эту я купила потому, что она соседствует с автобусной остановкой, потому что в ней все еще сохранились изначальные паркетные полы 1930-х и потому, что ее садик ограждали стены, делая его совершенно недоступным для посторонних взглядов. Автобусы останавливались часто: примерно каждые пятнадцать минут подходил какой-нибудь – и на то, чтобы добраться до центра, уходило меньше двадцати минут. К тому же у квартиры была просторная прихожая, внутренние дверные проемы и коридоры были вполне широки, чтобы вместить мою инвалидную коляску в тех нечастых случаях, когда мне приходилось пользоваться ею.

В детстве я собирала марки. Не в той противной манере «пусть «Стэнли Гиббонс» [1] Широко распространенный универсальный каталог почтовых марок всего мира, издаваемый с 1865 года в Лондоне. обзавидуется», столь любимой школьниками и безумными королями, хотя ритуалы и мотивы, какими наделяла я собственную вариацию этого хобби, вероятно, со стороны показались бы такими же капризными и навязчивыми. Важны мне были не столько марки, сколько письма, меня меньше интересовали редкие новозеландские памятные марки в честь полета «Союз-Аполлон» первого дня гашения, нежели марки, которые доставались мне по случаю. Мои мать и отец оба служили в армии, и это означало, что кто-то из них всегда был в отъезде и что мы никогда не жили в одном месте больше трех лет. Родители спорили по поводу моего образования. Мама считала, что мне бы лучше – более устроенно – учиться в школе-интернате. Для армейских деток было полно бесплатных стипендий, во всяком случае, тогда было так, и, по маминому разумению, интернат обеспечил бы мне стабильное общение со сверстниками в том, что могло бы называться домом, даже когда мой подлинный дом находился в текучем состоянии. Зато отцу был так ненавистен его собственный опыт пребывания в интернате, что он и слышать о том не хотел, так что я ездила за родителями повсюду: длинный перечень названий, включавший Висбаден, Солсбери, Кипр, Норталлертон, Северную Ирландию, Падерборн и снова Кипр.