Нина Аллан - Сбившиеся с пути

Всего я училась в двенадцати школах. Считается, что дети такого рода перебоев не терпят, так ведь? Уверена, что время от времени я притворялась, будто и мне это ненавистно, однако в действительности это меня превосходно устраивало. Натыкайтесь постоянно на учителя, которого ненавидите, или на школьного задиру, или на какого-нибудь грозу всей школы, или на любое другое порождение нудной низкой жизни – и вы с самого первого мгновения будете знать, что у всего этого лишь ограниченный жизненный срок. Есть дата его истечения. И от этого вам намного легче сказать всем им, чтоб катились и заткнулись. А как же друзья, которые, может случиться, станут тебе по-настоящему нужны? Что ж, им всегда можно написать.

Моей лучшей подругой стала почта. С возрастом и пока наши переезды продолжались, а круг моих друзей (бывших друзей) и безнадежных утрат становился шире и запутаннее, я начала видеть в почте едва ли не органическое существо, своего рода колонию общественных насекомых со своими сборщицами, трутнями и рабочими, и все они, жужжа, разлетаются, исполняя службу небесной канцелярии, разнося благоразумие и доставляя истину, повергая в прах невежество и почитая царицу-королеву. Ведь была ж еще и королева, конечно же, была. Ее голова значилась на всех марках, так ведь?

Мое странствующее детство сопровождали порой и тяжкие времена, в особенности тягостен был отъезд из военной базы в Висбадене. Пришлось расстаться с Линси: один из тех редких случаев, когда безнадежная утрата на самом деле стала долгой дружбой. Но даже тяжкие времена сносными делали письма, и за годы между привитием навыков чтения и окончательным возвращением в Англию для учебы в университете я их получила тысячи. По-вашему, электронная почта – это то же самое, однако на самом деле это не так. Я знаю, поскольку пользуюсь ею все время: я не из тех динозавров, что отказываются приобретать компьютер. Я им достаточно пользуюсь, чтобы понимать: никакая электронная почта не сопряжена с тем же томлением, с тем же предвкушением или отчаянием, какое возникает, когда видишь реальный почерк (или выводишь что-то своим) на настоящей бумаге. В почерке человека слышится его или ее голос, вы этого не находите? Ощущается и расстояние, и близость одновременно: расстояние, пройденное письмом, близость пальцев в касании пальцами – посредством письменных знаков на бумаге.

Марки играли для меня роль талисманов, служили гарантией надежного преодоления расстояния. Мысль, что письмо может пролететь мимо, никогда мне в голову не приходила. До того самого случая с письмами Люси Дэвис, когда мы впервые приехали в Солсбери.

Мне было одиннадцать лет, возраст неспокойный, трудный (так, во всяком случае, со мной было), обстоятельство, лишь частично смягчавшееся нашим новым местом обитания. Дом в Солсбери был, по сути, бунгалом; своеобразная армия белого слона 1920-х, несомненно, при официальных закупках останавливала свой выбор на том, что подешевле. Дом был исключительно просторным, располагался вблизи нескольких протяженных дорожек для выезда верхом или прогона скота, по которым, коль душа потребует, можно было добраться до самой Солсберийской равнины. Я любила тот дом и в особенности свою спальню, к которой примыкала отдельная комнатка поменьше, имевшая выход из дома.

Первая неделя во всяком новом доме в равной мере вызывает недоумение, восторг и тревогу. Дом еще не стал своим – факт, с которым сталкиваешься то и дело, когда находишь какие-то непонятные почтовые отправления, по-прежнему приходящие к людям, жившим здесь до тебя. На другой день после того, как мы въехали в солсберийское бунгало, пришло письмо для некоей мисс Люси Дэвис, что вызывало недоумение прежде всего потому, что я не раз слышала, как и мать, и отец называли только что выехавшую семью Бьюканенами. Думаю, видимо, этот факт, как и собственное мое сдерживаемое сожаление и беспокойство в связи с переездом, заставили меня почувствовать, что ничего плохого не будет, если я вскрою письмо. Бьюканены были доподлинными бывшими съемщиками: любой вид почтовых отправлений, адресованный им, следовало пересылать как можно скорее без ненужных проволочек. Эта же Люси Дэвис, с другой стороны… Кем она была? Она хотя бы вообще существует?

Конверт был проштемпелеван в Вестбери днем раньше. Еще страннее было то, что первоначально письмо послали в место под названием Тайтрингтон, выдуманное название, я о таком ни разу не слышала [2] Такое место, Тайтрингтон, существует в Англии, в графстве Чешир, родине Чеширского кота, от кого видна была одна улыбка. . Когда позже я сверилась с нашим «Атласом дорог Великобритании», то с удивлением обнаружила, что есть такая деревушка менее чем в десяти милях от нас, по дороге на Уорминстер. Адрес в Тайтрингтоне был напечатан прямо на конверте. Кто-то перечеркнул его синей шариковой ручкой и сбоку приписал адрес в Солсбери – наш адрес! Письмо внутри было написано порывистым, с трудом разбираемым почерком, показавшимся мне едва ли не знакомым, и было насыщено странными увещеваниями «хранить спокойствие» и «ничего не говорить», почему-то казавшимися угрозой. Я едва смогла разобрать смысл письма, но оно тем не менее наполнило меня колким беспокойством, в основном оттого, что я постоянно думала, а что могло бы случиться дальше. Люси Дэвис здесь не жила (возможно, никогда), а значит, письмо никогда не дошло бы. Я перестала читать письмо, дойдя до половины, и сунула его обратно в конверт. Затем сделала единственное, что мне пришло в голову: заклеила снова клапан и вернула письмо туда, где нашла его, на коврик перед входной дверью. По счастью, открывала я его над паром, конверт не рвала, так что, если не приглядываться очень уж внимательно, ничего и заметно не было.

Читать дальше