Виталий Вавикин - Демон. Книга вторая

Холодный бесчувственный демон, веками преумножавший достижения, ограниченные его узким кругом интересов и целей, данных ему с рождения, здесь, в мире Аида, получал не только новое тело, но и вместе с ним способность чувствовать, необходимость удовлетворять потребности своей материальности. Здесь он был рабом своего тела. Слуга и хозяин, слившиеся в одном образе и ставшие нераздельными. Многообразие чувств, эмоций, помыслов – это меняло природу демона, затрагивало его корни, превращая в зоргула, огромную человекообразную рептилию, вынужденную справлять нужду, питаться, удовлетворять либидо, обреченную чувствовать боль, испытывать страх, подчиняясь законам материального мира Аида так же, как когда-то слуги демона, марионетки в людском обличии, подчинялись законам Эдэма.

Хмурое небо медленно опускалось на высохшую землю. Его густая масса, проткнутая невысокими скалами, стекала по камням вниз. Даже птицы, летавшие здесь днем, прижались к земле, заполонив ветви сухих деревьев, беспокоя гамом древесных духов. Скоро небо опустится так низко, что птицам придется покинуть облюбованные ими деревья, чьи сухие ветви проткнут эту густую массу, погрузившись в ее туманную непроницаемость. И тогда, когда небо нависнет над самой землей, оставив лишь небольшую прослойку жизни, толщина которой немногим превышает человеческий рост, – тогда мир Аида погрузится во тьму. Наступит ночь.

Остановившись, зоргул запрокинул голову и глядел на небо. Сумерки не страшили его. Ночь была другом. Она заставляла его врагов прижаться к земле, лишая фемитов их силы – крыльев. Ночью они не могли кружить высоко в небе, контролируя все, что происходит внизу. Ночью преимущество переходило к зоргулам. Нависшее над землей небо не мешало им передвигаться в оставшейся прослойке. Их ноги были сильными, тела крепкими и эластичными, что позволяло им покрывать большие расстояния, наверстывая то, что было потеряно днем. Ночь, эта безразличная ночь, сама того не подозревая, становилась их союзником и врагом их врагов.

Еще один зоргул остановился, наблюдая, как по сухим сучьям, проткнувшим серое брюхо неба, стекает слизь. Их было двое: тот, что смотрел на небо, и тот, что смотрел на сухое дерево. И каждый из них знал, что быть здесь сейчас они не должны.

– Дриадам, – прошипел зоргул, продолжая изучать сухое дерево.

– Он будет молчать, – шипение того, другого, что смотрел на небо.

Его длинный язык обвил сморщенную кору, словно шею предполагаемой жертвы. Дерево содрогнулось, издав протяжный стон. Вернее, содрогнулся дух, зависящий от жизни дерева.

– Надеюсь, что так, – сказал другой зоргул.

– Да. Надеюсь.

Тяжелые тела зоргулов осторожно заскользили дальше. Для них посещение этого места грозило жестоким наказанием. Закон был един для всех, так говорил Грифон, но сегодня, в эту ночь, они готовы были рискнуть. И причиной для этого были отнюдь не разум, не интриги и не мудрость. Зоргулов вела их собственная плоть. Они слышали ее зов, слышали божественное пение Семелы, чувствовали манящие запахи, долетевшие до них из этого запретного места, и не могли сопротивляться. Их вело вожделение. То, что не вызывало никаких чувств, когда они были демонами, теперь подчиняло себе разум. Оно пришло к ним вместе с новым телом. Плоть, подарившая столько нового, требовала чего-то взамен. Кто-то пользовал для удовлетворения своих потребностей тела отвергнутых, тех, кто был изгнан или не принят в царство покоя, скрытое от любопытных взглядов молчаливой тишиной Мертвого озера, заглянуть за горизонт которого не удавалось еще никому. Кто-то в попытках удовлетворить вожделение отлавливал существ более слабых, чем они, другие вступали в связь с существами, подобными себе.

Два зоргула, те, которые тайком пробирались между камней, помнили те времена, когда подобные связи порицались и даже наказывались. В них вступали, как правило, самые слабые существа, изгои, упавшие на дно Аида. Но времена те давно прошли. Эталон красоты пал вместе с прежними законотворцами. Ничто не вечно, кроме Аида, Эдема и отведенного им времени. Три неизменных истины, состоящих из многообразия меняющихся форм и обличий.

Пение стало слишком громким, оно окружило двух зоргулов. Свет костров, поджаривавших брюхо нависшего неба, ослепил глаза. Красота, начавшаяся с трех сестер и преумноженная веками, обступила их. Запахи сотен обнаженных существ вскружили голову. Их кожа была идеальна: блестела пропитавшими ее маслами и благоухала множеством пленительных запахов. Их груди были божественны и разнообразны – ни одной повторяющейся пары. Глаза сочетали в себе все: от порока и похоти до скромной невинности. Множество образов, способное удовлетворить вкус любого, кто приходил сюда. Высокие, низкие, полные и худые, строптивые и покорные – их объединяло лишь одно: женское начало, забытый эталон красоты, созданный разбивать сердца и заставлять их биться. Они окружили своих гостей, ослепили их своими улыбками. Их нежные руки ласкали грубую кожу зоргулов. Их рты были открыты, что позволяло безгубым человекообразным рептилиям проникать в их теплую слизистую полость длинными языками, обвивать нежную кожу, наслаждаясь ее тонким вкусом. Сотни дыханий окутали тела гостей теплом. Множество губ потянулось к их огрубевшей коже.