Дин Кунц: Сумеречный Взгляд

Секунду-другую я молчал — от страха и от отвращения перед кровавой задачей, вставшей передо мной. Он, как видно, принял мое колебание за стыд и смущение и собрался поорать еще, но был изумлен, когда, вместо того чтобы убежать или промямлить извинение, я кинулся на него.

— Монстр. Демон. Я знаю, кто ты есть, — произнес я сквозь сжатые зубы, вонзив в него нож.

Я метил в трепещущую артерию на шее, но промахнулся. Нож вошел в плечо, в мышцы и хрящи, между костей.

Он тихо замычал от боли, но сдержал вой или крик. Мои слова ошеломили его. Лишние свидетели были ему нужны не больше, чем мне.

Я вытащил нож, когда он упал на помост, и, воспользовавшись его шоком, ударил снова.

Будь это обычный человек — страх и мое яростное нападение парализовали бы его. Но это был гоблин, и, хотя человеческая плоть сковывала его, человеческие рефлексы ему не мешали. Он среагировал нечеловечески быстро — закрылся своей мясистой рукой, поднял плечи и по-черепашьи втянул голову, чтобы уйти от удара. Лезвие полоснуло его по руке и скользнуло по черепу, содрав кусок скальпа, но не причинив особого вреда.

Когда нож срезал кожу и волосы, он перешел в наступательную позицию, и я понял, что мне придется туго. Прижимая его к корпусу автомобильчика, я попытался двинуть ему коленом в пах, чтобы успеть еще раз ударить ножом. Но он заблокировал удар и ухватил меня за футболку. Поняв, что сейчас он ткнет меня в глаза, я отшатнулся, оттолкнувшись ногой от его груди. Футболка разорвалась, но я был на свободе и кубарем покатился по полу между автомобилей.

Благодаря великой генетической лотереи, которая помогает богу хорошо делать свое дело, я имел не только психические способности, но и природную силу и быстроту. Не будь у меня этих даров, я вряд ли бы выжил в первой моей схватке с гоблином (моим дядей Дентоном), не говоря уже об этой кошмарной битве среди электромобилей.

В пылу схватки мы сбросили фонарик с резинового бампера, он упал на пол и погас. Мы должны были драться в темноте, видя друг друга лишь в неясном бледном свете луны.

Я откатился назад, встал на четвереньки, он кинулся ко мне — на черном пятне лица мерцал лишь бледный диск катаракты на одном глазу.

Когда он набросился на меня, я взмахнул ножом, но он вовремя отпрянул. Лезвие промелькнуло меньше чем в четверти дюйма от его носа, и он поймал мою руку с ножом за запястье. Он был не только крупнее, но и сильнее меня и крепко держал мою правую руку у меня над головой.

Замахнувшись справа, он обрушил кулак на мое горло. Этот страшный удар сломал бы мне гортань, достигни он своей цели. Но я успел нагнуть голову и увернуться, частично приняв удар на шею. Но это все равно не спасло меня. От удара у меня перехватило дыхание. Перед моими слезящимися глазами поднималась пелена более темная, чем ночь вокруг нас.

Отчаяние, паника и адреналин придали мне силы. Когда он вновь приготовился ударить, я не стал отбиваться. Я обхватил его руками и прижался к нему, чтобы он не смог ударить меня со всей своей силой. Сорвав его контратаку, я обрел надежду и восстановил дыхание.

Мы топтались на помосте, извиваясь, тяжело дыша. Он по-прежнему сжимал за запястье мою правую руку, поднятую над головой. Мы, должно быть, выглядели, как пара неуклюжих апашей-танцоров — не хватало музыки.

Возле деревянных перил, окружавших павильон, там, где пепельный свет луны был ярче всего, я с неожиданной пугающей ясностью заглянул под человеческий покров — не из-за луны, а потому что моя психическая сила на миг возросла. Его ложные черты почти исчезли, превратившись в едва заметные линии и поверхности стеклянной маски. Под этим прозрачным одеянием виднелись адские детали, тошнотворные черты помеси пса и свиньи — более живые и настоящие, чем я видел или желал увидеть раньше. Длинный, раздвоенный, как у змеи, язык, весь в пупырышках и наростах, высовывался из-за неровных зубов. Между верхней губой и рылом было что-то, что я принял за засохшую слизь — ряд крупных родинок, наростов и бородавок с пучками волос. Толстые раздваивающиеся ноздри трепетали. Пятнистая кожа на лице выглядела нездоровой — даже гниющей.

И глаза.

Глаза.

Красные, с черной дробящейся радужной оболочкой, похожей на битое стекло, они уставились в мои глаза, и во время борьбы у перил мне на миг показалось, что я проваливаюсь в них, как в бездонные колодцы, наполненные огнем. Они обожгли меня ненавистью, но я увидел в этих глазах не только ярость и отвращение. В них таилось зло более древнее, чем все человечество, зло чистое, как газовое пламя. От него стыла кровь в жилах — так взгляд Медузы обращал в камень самых храбрых воинов. Но еще хуже было ощутимое безумие, сумасшествие, которое человек не сумел бы понять или описать — только ощутить. И глядя в эти глаза, я ощутил: ненависть этого создания к людям — не одна из сторон его безумия, но его сердцевина. Все порывы, все бредовые идеи его воспаленного сознания были направлены лишь на то, чтобы заставить страдать, чтобы уничтожить всех мужчин, женщин, детей, с которыми сталкивалось это чудовище.