Фрэнсис Вилсон - Перекрестья

— Вот нечто подобное и можешь найти в сети. Туда заходят какие угодно психи.

— Но сдается, миллионы людей верят в это.

— Фи! Миллионы, шмиллионы. Это они так говорят. А на самом деле, могу спорить, лишь малая часть от них.

— Так вот, скоро будет эта малая часть плюс еще одна единица. Я вступаю в ряды этой церкви.

— Ты хочешь сказать — секты.

— Сами они называют себя церковью. И правительство не возражает.

Эйб фыркнул.

— Церковь, шмерковь... Мы должны слушаться правительства? Дорменталисты не контролируют своих лидеров. Все решения принимаются только ими — как думать, во что верить, как одеваться, где жить, даже в какой стране. Если ты не несешь ответственности, то на тебе нет и вины, нет поводов волноваться — то есть они испытывают убаюкивающий бездумный покой. Это секта. Самая настоящая, что бы там ни говорило правительство. Если министерство сельского хозяйства назовет булочку яблоком, она что, в самом деле станет яблочком? Нет. Так и останется булочкой.

— Но во что же они в самом деле верят?

— Обзаведись «Книгой Хокано» и читай, малыш, читай. И можешь мне поверить, что, когда ты положишь ее перед собой, бессонница больше не будет тебя беспокоить.

— Я буду спать куда лучше, если ты найдешь способ, как мне снова стать гражданином.

Грядущее отцовство крепко сказалось на образе жизни Джека, заставим ею искать пути возвращения к нормальному существованию — но так, чтобы не привлекать слишком много внимания официальных организаций. До 11 сентября это было сравнительно легко, но сейчас... Если он не сможет придумать чертовски убедительного объяснения, где он болтался последние пятнадцать лет и почему у него нет номера социального страхования и соответствующих сведений в банке данных Налогового управления США, то попадет под микроскоп родной службы безопасности. Он весьма сомневался, что его прошлое сможет выдержать столь дотошную проверку, и ему совершенно не хотелось провести остаток жизни под бдительным наблюдением.

Придется искать какой-то другой путь. Похоже, что самая лучшая идея — стать другим человеком... личностью, у которой есть прошлое.

— Что-нибудь получил от твоего парня в Европе?

У Эйба были контакты по всему миру. Кто-то в Восточной Европе сказал, что может кое-что сделать — конечно, за соответствующую сумму,

Эйб покачал головой:

— Пока ничего определенного. Но он продолжает работать. Верь мне — когда я что-то узнаю, тут же сообщу.

— Я не могу ждать вечно. Ребенок появится на свет в середине марта.

— Попробую поторопить его. Я делаю все, что в моих силах. Уж ты-то знаешь.

Джек вздохнул:

— Да знаю я, знаю.

Но это ожидание, эта зависимость от безликих контактов, это раздражение от невозможности самому управлять ситуацией... все это грызло его.

Он взял книгу.

— У тебя есть какой-нибудь пакет?

— А что? Боишься, люди будут думать, что ты дорменталист?

— Угадал.

— Не торопись. Вики, — сказала Джиа. — Прожевывай хорошенько.

Вики обожала мидии в белом вине и чесночном соусе. Она ела их с таким удовольствием, что у Джека теплело на сердце, когда он видел, как она своей вилочкой выковыривает моллюска, окунает его в молочно-белый соус и засовывает в рот. Девочка ела быстро, но аккуратно и, опустошая блюдо с мидиями, на специальной тарелке выкладывала из пустых створок узор — продуманную цепочку блестящих черных овалов.

Волосы ее, стянутые в хвостик на макушке, были почти такие черные, как и ракушки: от матери Вики достались синие глаза и чистая нежная кожа. Вот уже две недели ей было девять лет.

После возвращения из Флориды Джек придерживался неизменного распорядка: каждое воскресенье он приглашал Вики и Джиа на обед, который хотел считать семейным. Сегодня была очередь Вики решать, куда им идти, и нетрудно было догадаться, что она выберет «Амалию».

Этот небольшой ресторанчик занимал то же самое место на Хестер-стрит, где он обосновался вскоре после пожара. Он обрел статус олицетворения Маленькой Италии, но туристов туда не заманивали. Главной причиной тому был характер Мамы Амалии, которая сама решала, кого сажать за стол, а кого нет. Пусть даже в горячий вечер ожидающие не меньше часа томились у дверей, но, если она вас знала как соседа или постоянного посетителя, первый же свободный столик был ваш. Бесчисленным туристам оставалось лишь возмущаться.

Словно это волновало Маму Амалию. Подобным образом она управляла заведением всю свою взрослую жизнь. И меняться не собиралась.