Андрей Дашков - Умри или исчезни!

…Она попыталась закрыться Савеловой, но увидела яркую вспышку, окруженную протуберанцами пороховых выбросов, и ощутила удар в ямку под горлом.

Незаметно для самой себя Колчинская сделала несколько самых легких шагов в своей жизни. Она буквально летела по воздуху, пока не поймала еще одну пулю в живот. Невероятно, но она еще была в сознании, когда потеряла равновесие и рухнула в догорающий костер.

И сразу же стало темно. Колчинская задергалась, как лягушка под током. Кто-то провел по ее спине и ягодицам гигантским раскаленным рашпилем, сдирая кожу, обуглившуюся от трения. Потом загорелась одежда. Из пробитого горла вырвался сдавленный хрип и сменился звуками, с которыми лопались кровавые пузыри…

Комната быстро наполнялась запахом горелого мяса; с шипением дотлевали борода и остатки волос на затылке.

Умирающее существо несколько раз содрогнулось, разбрасывая искры, и вдруг его тело загорелось с сухим древесным треском, осветив все вокруг ровным желтым пламенем.

До этого Макс стрелял почти наугад, несмотря на то, что мог попасть в Ирину. Его пуля разбила голову «пауку», и тот исполнил короткий предсмертный танец, прежде чем вытянулся среди умирающих монахинь.

Другой бритоголовый оказался проворнее. Он вовремя упал на пол и откатился с линии огня. Сейчас ему было не до расстегнутых джинсов и кровоточащих гениталий. Три пули из «беретты» прошли над его головой и заставили ткнуться лицом в камни. Потом бандит перекатился влево от Макса, и тому пришлось перебросить руку через собственный окровавленный живот и стрелять, не целясь. Каждый выстрел тупой болью отдавался внутри…

Серая фигура с лысой головой и неразличимой физиономией двигалась к нему на четвереньках. Его мутило, и соображал он настолько плохо, что чуть было не выстрелил Савеловой в лицо. Она предостерегающе закричала; тогда он повернул ствол в направлении другой живой мишени и нажал на спуск.

Безрезультатно. В обойме «беретты» закончились патроны. В обойме «рашида» их тоже уже не было, но против штыка Макс оказался бессилен. Бритоголовый, шатаясь, поднялся с колен и расплылся в улыбке, обнажив коричневые столбики зубов.

Голиков обреченно закрыл глаза. Судорога свела мышцы пресса и рук. Он представил себе звук, с которым рвется ткань. Не очень приятно умирать с тридцатисантиметровым куском стали в кишках…

Сверкающее жало штыка приближалось к нему, и он понял, что, как и Клейну, на этот раз ему не уйти.

Саша Киреев сидел внутри раскалившейся металлической камеры на колесах и своей неподвижностью напоминал манекен. Он был парализован ужасом. Совсем рядом четверо рыцарей, охранявших слепого, натянули тент и, спасаясь под ним от палящих лучей солнца, лениво играли в преферанс на патроны. Он не слышал их приглушенных голосов, зато явственно ощущал, что происходит за много километров отсюда.

Никто не мешал ему; ничто не экранировало сигналы в безлюдной пустыне, за исключением хаотического скопления существ возле Лиарета. Самым странным было то, что с юго-запада в город ворвалась стая диких собак. Проводник не помнил случая, чтобы собаки нападали на людей среди белого дня, а тем более во время сражения.

До последнего момента Саша сохранял связь с Клейном, – и вот теперь Клейн умер. Живой сгусток, известный слепцу под таким именем, вознесся и растаял в космосе… Их осталось лишь трое на пути к Храму Януса, хотя, если бы существовало что-то похожее на справедливость, именно масон и должен был бы дойти. Слуги герцога все же настигли его здесь, так далеко от места и эпохи, в которых тот начинал гонку, обреченный на поражение.

Теперь они подобрались очень близко, и у Киреева не было шансов затеряться в многолюдном городе, как это случилось когда-то… Он совершил непоправимую, трагическую ошибку, послав тамплиеров к Лиарету. В результате он лишился своей охраны. Настоятельница женского янусианского монастыря унесла в могилу тайну своего сна, а два уцелевших союзника были окружены неверными…

Саша чувствовал себя черепахой, выскользнувшей из панциря по собственной глупости. На всем континенте не было более уязвимого существа. Впервые он пожалел о своем даре, удерживавшем его под непрерывным гипнозом страха. Без всякой надежды он перебирал доступные ему сны и в конце концов остался в лагере рыцарей, отсрочив смерть на несколько часов.

Везде его поджидали, и повсюду он был без пяти минут мертвецом. Никогда собственное бессилие не причиняло ему такой боли. Боль была почти физической, она мешала ему дышать и сдавливала горло, как слишком тесный ошейник. Он попал в ловушку собственного фальшивого величия. Стоило слепцу сделать шаг из будки, как тамплиеры – преданные ему слуги (но не все!) – остановят его. Они понимали безопасность так же узко, как родители Саши, застреленные в супружеской постели. Назойливая глупость союзников порой убивает вернее, чем настойчивость врага…