Дион Форчун - Жрица моря

Однако мы совсем не желали возвращаться к самому рождению мира, так что я отозвал свой разум с Древнего Востока; возвращаясь, я пролетал над вершинами Памира, над древним Оксом, олицетворяя суждение о том, что первая мудрость человеческая пришла на Запад вместе с восточными мудрецами; я видел, как Земля подо мной расстилалась, подобно карте, — ведь я был очень далек от нее, летя на крыльях фантазии, проникнув в другое измерение через огненные пещеры Костра Азраэля.

Я видел город Вавилон, раскинувшийся в междуречье, — там девы Израилевы повесили свои арфы на ивы, там звезды обучали мудрости Балтазара. Но я все летел и летел в сторону Запада, ведомый моею звездой, мерцавшей, подобно большому сапфиру на груди Морган Ле Фэй. Я прилетел

в землю людей, поклонявшихся звездам, для которых Полярная звезда была священной, как само небо. Их божеством был Властитель Мира, Павлиноклювый Ангел. Затем я увидел черные кибитки халдейских кочевников, отцы которых знавали Авраама и чьи стада все еще пасутся на равнинах, видевших битву царей: четверых против пяти — Амрафеля, царя Шинарского; Ариоха, царя Эллазарского; Хедорлаомера, царя Элама и Тидаля, царя всех народов. Я вспомнил также о тех, кто вышел встречать их с хлебом и вином; а затем я увидел бессмертные кедры высокогорного Ливана, где, возможно, ступала и Его нога. Я вспомнил слова Морган о том, что именно здесь находился первоисточник мудрости Запада, лишь немногим младше гималайских богов. Но старше всех была океанская мудрость Атлантики. Мысленным взором я приблизился к пикам Атласа и крутым склонам Фессалийских гор, известных своими ведьмами, пронесся над бесплодными равнинами Балтики, давшими начало моей расе, пока не очутился у себя на родине, — и тут я увидел бледную золу и яркие угольки можжевеловых веток среди седого праха кедровых и сандаловых поленьев.

Можжевельник относится к более древнему виду, чем тис; он впервые появился в меловом периоде, когда цивилизация лишь начала зарождаться на этих островах. Это дерево древних богов, даже более древнее, чем дуб и ясень, чем северный боярышник или кельтская омела, ибо это было священное дерево кочевавшего по реке народа, который в свою очередь был старше людей каменного века. К этому народу приплывали издалека жители Атлантиды, они были теми, кто славил Матерь Божью. И я знал, что зажженные в наинизшей точке прилива костры были Кострами Азраэля, служившими для навигации и одновременно для жертвоприношения, и что они были из можжевельника.

Неожиданно во мне проснулась древняя цивилизация во всей своей славе и силе, и увидел я гору, подобную усеченному конусу, на вершине которого стоял Город Золотых Ворот — это было на острове Рута, что когда-то принадлежал к исчезнувшей Атлантиде — и это напомнило мне Белл Ноул.

Я вновь увидел, как гигантский конус рассыпался языками пламени — это был вулкан — и континент Атлантиды погрузился в пучину огненной смерти со всеми храмами, где они восхваляли себя, предавая рабов невыразимым мучениям; со всеми златоверхими городами мудрости и мерзости, более порочными, чем сам Вавилон, с их бледно-золотыми крышами из халькопирита, сияющими, подобно бриллианту в лучах рассветного солнца. И видел я последний рассвет древнего мира, когда три великие волны жадно поглотили все вокруг; и видел я морскую даль и обуздавший гигантские волны узкий корабль с высокой кормой и высоким носом, с малиновым драконом, вышитым на пурпурных парусах; рассекая волны, корабль несся по золотой дороге на восток, и закованные в цепи гребцы усердно шумели веслами в предутренней тишине, и воды навсегда сомкнулись над Атлантидой со всей ее мудростью и пороком, ибо боги невзлюбили ее за мерзости ее. Никто и ничто ни спаслось, за исключением нескольких плававших на поверхности предметов и тех, кто судорожно держался за них — более несчастных, чем те, к кому смерть была милосердна в своей быстроте — ибо Божье благоволение всегда скоро. Тут Морган Ле Фэй заставила меня очнуться, сказав, что на сегодня достаточно.

Костер Азраэля превратился в пепел, но ночь была нежна, так что мы вновь вышли на утес, чтобы посмотреть на море в лунном свете; небо над головами было безоблачным, хотя с запада медленно надвигалась темная туча облаков, пожиравшая звезды. Затем мы отправились спать, и сон наш был легок, ибо глубокий мир воцарился в душах наших после стольких трудов; лишь сны-воспоминания едва заметными тенями пронизывали пелену сна.