Дион Форчун - Лунная магия

Ему неожиданно пришло в голову, что дополнительная нагрузка в виде преподавательской работы могла бы вернуть в его сны окутанную плащом фигуру, и он со странным нетерпением стал дожидаться начала нового семестра. Считая дни, он начал понимать, как сильно захватил его воображение образ женщины, лица которой он никогда не видел. Это даже послужило ему некоторым утешением за то, что свой убогий жемчуг он бросил к ногам той, которой он явно был ни к чему.

Он обнаружил, что самым верным способом уснуть было отправиться в воображаемую прогулку по набережной вслед за идущей далеко впереди женщиной в плаще. Он никогда не пытался ее догнать и увидеть ее лицо — он даже страшился этого, предвидя неминуемое разочарование. Но он чувствовал, что в этой призрачной, закутанной в плащ фигуре обрел своеобразного духа-проводника во всех житейских водоворотах, ибо, несмотря на могучий разум, оставался довольно простодушным человеком.

Фантастический образ фигуры в плаще все сильнее пленял его воображение, и каждую ночь он с неизменным постоянством уходил в царство сна по проторенной тропе вдоль набережной Темзы с ее безлистыми платанами по одну сторону и мрачно поблескивающими торопливыми речными водами — по другую. И всегда рано или поздно впереди появлялась фигура в плаще, а он с необыкновенно легкой душой следовал за нею в страну сна.

Со временем он открыл для себя любопытное обстоятельство. Последнее, что он делал перед тем, как лечь в постель, это раздвигал оконные шторы, чтобы проветрить комнату, и, глядя на другой берег, видел, что фасад церквушки иногда освещен, а иногда — нет. В часах богослужений, похоже, не было никакой закономерности. Довольно часто служба затягивалась далеко за полночь, и тогда он замечал, что не может уснуть, пока на том берегу не погаснут все огни. Временами, когда сон упорно бежал от него, он приподнимался в постели, чтобы выглянуть в окно. Он смотрел и ждал, и как только гасли огни, поудобнее устраивался на подушке и спустя какие-нибудь двадцать минут уже шел следом за фигурой в плаще, уводящей его в сон. И обретенный таким способом сон приносил, как он заметил, особенное отдохновение, а иногда он даже просыпался со странным ощущением счастья — давно уже им позабытым.

Дни шли за днями, и его все сильнее захватывала погоня за женщиной в плаще. Он никогда не желал догнать ее, но если ночь проходила, а он так и не встречал эту призрачную фигуру, то весь следующий день он бывал взвинчен и расстроен и вновь обретал душевный покой, лишь когда та же фантазия снова уводила его в сон. Но это было нечто большее, чем фантазия. Он вполне мог зримо представить себе набережную в сумерках с ее платанами и быстрой рекой, но все попытки представить себе фигуру в плаще кончались неудачей. Только появляясь по собственной воле в его фантазии, она приносила ему какое-то удовлетворение. Лишь тогда, удерживаясь сколько можно на пороге сна, не просыпаясь окончательно, но и не погружаясь в полное забытье, он испытывал радость, доходившую временами до экстаза, едва она являлась ему. После таких ночей он приходил в госпиталь несколько рассеянным, но работать с ним становилось намного легче.

Каникулы наконец закончились. Начался новый семестр, и он с какой-то лихорадочной энергией ринулся в работу, стараясь измотать себя до такого состояния, в котором видение наверняка появлялось бы в его снах. Затем, когда он уже и так работал за троих, заболел один из его коллег, и он взял на себя его частную практику.

Дни становились длиннее, но дополнительная работа заставляла его допоздна засиживаться в госпитале, и он никогда не возвращался домой засветло. Он пообещал себе, что, как только немного освободится, каждый вечер станет ходить домой пешком, чтобы как-то компенсировать ставшие привычными прогулки по прибрежным холмам. Но после целого дня беготни по палатам и многочасового стояния за кафедрой во время лекций у него уже ни на что не оставалось энергии, так что весна набирала силу, а ему недосуг было ее даже заметить.

Затем в один прекрасный день он вышел из госпитального двора и увидел вечернюю звезду, огромную Венеру, низко повисшую над западным горизонтом, и к нему пришло внезапное решение: несмотря на усталость, отправиться домой пешком по набережной. Кто-то, однако, догнал и задержал его у выхода — надо было подписать бумаги у сестры-хозяйки; и к тому времени, как он поднялся по ступеням у моста на набережную, Венера уже скрылась в вечерней дымке, и на землю упали сумерки.