Дэн Симмонс: Песнь Кали

Можешь прочитать это письмо маме – она не успокоится, пока ты этого не сделаешь. Только прошу: пропусти «долбаную» перед «шайкой» и «дерьмовую однодневку». Ладно?

Пусть это будет твоей первой редактурой. Наилучшие пожелания Амрите.

Эйб».

Эйб был прав. Журнал оказался вполне транспортабельным. Руководство колледжа пришло в восторг при одной мысли, что «Другие голоса» будут появляться на свет именно здесь, и любезно сократило мне учебные часы без снижения жалованья. Подозреваю, что они платили бы мне, если бы я вообще не преподавал, лишь бы мое присутствие удержало Амриту на математическом отделении. Амриту же радует свободный доступ к компьютерной базе колледжа, связанной с каким-то чудовищным компьютером «Крей» в Денвере. Недавно она заметила по этому поводу, что «местечко здесь вполне на уровне». Она явно не разглядела по дороге к зданию математического факультета ни спальных корпусов из гофрированного железа, ни шлакоблочных строений, ни крошечной библиотеки.

Мне оказалось достаточно просто редактировать литературный журнал Восточного побережья, сидя на горе в Колорадо, хотя раз пять-шесть в год и приходится совершать поездки, чтобы договориться с печатниками и встретиться кое с кем из писателей и спонсоров. Амрита втянулась в издательскую работу и зарекомендовала себя на удивление хорошим читателем. Она говорит, что ее лингвистическая и математическая подготовка дает ей чувство символического равновесия – уж не знаю, что это значит. Но именно по ее настоянию я попробовал печатать побольше авторов с запада, в том числе Джоан Гринберг и Ковбойского Поэта.

Результаты обнадеживающие. Подписка за последнее время увеличилась, мы организовали несколько своих торговых точек, а наша старая читательская аудитория, кажется, сохраняет нам верность. Поживем – увидим.

Стихов я не пишу. После Калькутты.

Песнь Кали никогда не умолкает совсем. Она постоянно звучит во мне фоном – вроде музыки по радио при плохой настройке.

Мне все еще снится, как я пересекаю раскисшие грязные пустыри, где под ногами лежат завернутые в серое тела, а виднеющиеся вдали трубы извергают языки пламени, лижущие низкие облака.

Иногда по ночам поднимается ветер, и тогда я встаю, подхожу к окну, смотрю в темноту и слышу царапанье шести конечностей по скалам Тогда я жду, но узкое лицо с голодным ртом и алчными глазами остается в темноте, удерживаемое… Чем? Не знаю.

Но Песнь Кали все звучит.

Недавно неподалеку от здешних мест одна пожилая женщина со своей взрослой дочерью – они назвали себя «добропорядочными христианками» – зажарили в печи малыша, чтобы изгнать из него демонов, заставлявших мальчика плакать по вечерам.

Один из моих студентов состоит в отдаленном родстве со школьником из Калифорнии, который недавно изнасиловал и убил свою подружку, а потом в течение трех дней приводил своих приятелей посмотреть на мертвое тело. Один мальчик бросил кирпич на труп, чтобы убедиться, что девушка действительно мертва. Никто из четырнадцати приглашенных ребятишек и не подумал заявить в полицию.

В прошлом месяце я познакомился у Адамсонов в Нью-Йорке с одним из новых печатников, Сьемом Ри, сорокадвухлетним беженцем из Пномпеня. У него там была своя типография, и несколько лет тому назад он сумел проложить себе взятками дорогу сначала в Таиланд, а потом и в Штаты. Выбился он и у Адамсонов, начав у них учеником. После нескольких порций спиртного Ри поведал мне о насильственном выселении из города и восьмидневном марш-броске, во время которого погибли его родители. Спокойным голосом рассказывал он мне о трудовом лагере, в который попала его жена, про то утро, когда он, проснувшись, обнаружил, что трое его детей переправлены в «воспитательно-трудовой лагерь» в отдаленной части страны. Ри рассказал мне и о поле, на которое наткнулся, когда бежал. Он сказал, что на том месте, занимавшем площадь примерно в пол-акра, черепа были навалены кучами высотой по три-четыре фута. Век Кали наступил.

На прошлой неделе я сходил в библиотеку в прицепе и прочитал про так называемую Черную Дыру Калькутты: до сих пор это понятие было для меня лишь пустым звуком. Исторические подробности не имели отношения почти ни к чему. В общих чертах. Черная Дыра – просто помещение без воздуха, куда запихали слишком много людей во время одного из стихийных бунтов в начале девятнадцатого века.

Но это выражение все преследует меня. Я разработал целую теорию насчет Калькутты, хотя «теория» – слишком громкое слово для точки зрения, основанной на одной интуиции.