«Ах, господа, — разглагольствовал он, мысленно обращаясь к потенциальным читателям. — Талант — это тот же вампир. Паразитирует на человеке, существует за счет его, высасывает его изнутри, как в свою очередь организм вбирает в себя белки и аминокислоты. И может быть, легкий, неопасный для окружающих вампиризм есть необходимое свойство любого таланта, и надо либо сублимировать его в творчество, либо сделаться прожигателем и сущим вампиром, понапрасну транжиря кураж».
Кириллов очнулся, обнаружив себя у окна. На газонах уже пробивалась первая в этом году трава. Этаж был второй, обзор привычно загораживали многоэтажки. Над ними вздымалась, дымила труба котельной. Он чувствовал себя окрыленным. Словно не снизу вверх на город смотрел, а плавно парил над ним. Дух захватывало от ужаса и блаженства.
Он вернулся к столу. Квадрат пылал. Фото рядом с его полыханием выглядело поблекшим. Взгляд словно потух, уже не тревожил и ничего не сулил. Зато собственный взгляд, кирилловский, обрел зоркость, способную пронизать время и стены. Словно с фотографии это свойство перетекло в него.
Он пристроил поудобнее клавиатуру. Пунктиром обозначил фабулу: карты — долги — подлог, предполагая осветить этот период позже, еще не вполне понимая, как свяжет одним и тем же действующим лицом две разделенные почти столетьем эпохи: тридцатые XIX-го и начало XX-го. Сибирь, убийство охранника, встреча с неким концессионером. Теперь уже казалось неважным, откуда брались эти биографические или псевдобиографические вехи. Плод ли авторского воображения, платоновский анамнесис или что-то еще.
Вампиры долго живут, если не вечно, вспомнил он заверенье девицы. Может, и теперь где-нибудь жив Арбенин?
Стоп, сказал он себе. Не будем забывать, что вампир — только аура. Легкая дымка — не без огня, призванного подогреть интерес публики. Публику надобно ублажать. И уже больше не отвлекаясь на сомнения и самоанализ, он с головой погрузился в работу над романом.
Суток трое прошло, в течение которых он лихорадочно, но со спокойной ясностью в голове, работал над фабулой. Вряд ли он что-нибудь ел, спал. А впрочем, ел, наверное.
Во всяком случае, так или иначе эксплуатировал язык, используя его во всех смыслах. И как орган речи, и как саму речь. И в качестве средства познания и вдохновения — в смысле применения его к квадрату.
Личность Арбенина вырисовывалась все отчетливей. Промышленник, фантазер, фат, мистификатор, убийца, благотворитель. Меценат, солдат, картежник, каторжник, бабник, изгой. Вампир? Кириллову стало казаться, что теперь он и сам некоторых арбенинских качеств не чужд. Обычное отождествление автора с персонажем, успокаивал он себя. Но кроме того, он стал замечать, что и физическое состояние его значительно изменилось. Чувства еще более обострились, словно новыми органами мир воспринимал. Стал беспокоить твердый солнечный свет — в отличие от мягкого, лунного. Словно солнечные фотоны выбивали из него жизнь. Уж не вампирье ли во мне проявляется, вопрошал он себя, сам достаточно очарованный этой недетской готикой. Жажды крови, однако, у него не было. Но не исключено, что все это еще впереди. Ох, Кирюха, не натворить бы тебе на пожизненное да не сгнить в какой-нибудь чикатилке, где маньяки сидят.
Однако и такая перспектива не особо пугала его. Он отрывался от интроспекций и вновь погружался в сюжет, отвлекаясь лишь для того, чтобы «лизнуть Малевича».
Вся прежняя русская литература сосредоточена на Петербурге. И лишь изредка действие снисходительно переносится в какой-нибудь Могилев. Однако, Петербург-пер в этом отношении, безусловно, первый.
Роман продвигался стремительно. Слова сами являлись и ложились в канву. Даже воображение напрягать не приходилось, словно под диктовку писал.
Правда, все навыдумыванное до контакта с квадратом пришлось здорово перекроить. Начиная с момента знакомства. Состоялось оно, например, не на светской тусовке, как первоначально красочно описал Кириллов (волнение, полыханье ланит, застенчивый взгляд из-под дрожащих ресниц), а на благотворительном вечере в пользу сельских больниц. Промышленник щедро жертвовал. — «А как же? Надо поддерживать население, Людишки вымрут — на ком паразитировать?» — иронизировали левые, сами питавшиеся от его щедрот. Подчеркивая склонность Арбенина к оригинальничанью, Кириллов отметил, что на руках его были перчатки. Причем на правой руке черная, а на левой — белая.
Читать дальше