Грим: Ученик слесаря [СИ]

— И давно это с тобой? — спросил Иван.

— Лет восемь уже. Началось еще в Подмосковье. Там меня и повязали менты ни за что. Избивали, избавляли от кариеса. Тот зуб немного гнилой был. Теперь понятно, почему я такой, а не иначе? И теперь отрастает с регулярностью месячных этот псевдо-молочный зуб. А потом в Саратов перебраться пришлось. Пока меня в серии смертельных исходов не заподозрили. Потом, три года в Саратове прожив, уже сюда.

— И что же это за яд? — спросил Иван. — Может, противоядие есть?

— Я думаю, это во мне горечь на род людской. Как менты мне первый зуб выбили, так эта горечь и появилась во мне. И за месяц столько ее накапливается, что хватает, чтобы человека ею убить. Против этой горечи противоядия нет.

— Неужели так безнадежно все?

— Если эту горечь, Ваня, в кого-то не слить, то она обращается против меня самого. Оно б ничего, пусть и против самого, но уж больно нервозен я становлюсь. Не могу собой управлять. Я и себя кусать пробовал, но горечь по кровотоку опять попадала в зуб. Зуб же оставался на своем месте цел и невредим. А еще — на сознание влияет. Ощущение не отпускает, будто не первый раз живу. Эпизоды прошлого пришествия мнятся. Все кажется, что я — это не только я, а кто-то еще. Вот только забыл, кто он, этот другой Я, и откуда родом. А ты меня, значит, разоблачил и уничтожить задумал?

— Я б не стал тебя уничтожать, дядь Петь. Но ведь сам понимаешь, нельзя, чтоб столько людей убить и остаться совсем безнаказанным. А не накажи я тебя, сколько ты еще загрызешь?

— Сразил ты меня своею суровостью. Зря ты рыпнулся, рыцарь. Уничтожить меня, Ваня, можно только в первые три дня, когда зуба во мне нет. А ты на самом пике решил. Когда я и силу, и восторг в себе чувствую.

— Может, ты вообще бессмертный теперь?

— Я думаю, что ты близок к истине. Думаю, что однажды я был убит уже, но воскрес. И сейчас я тебя умертвлять буду. Вот только пассия твоя заявится.

— Зачем тебе пассия? Меня тебе мало?

— Это чтоб ярости тебе придать.

— Постой, — сказал Иван. — У меня еще вопросы к тебе не кончились. Как же ты Слесаря смог? Ну, положим, как — не вопрос. Но как выбрался из закрытой комнаты?

— Как? Да за угол ее приподнял и вышел.

— Как же… Но ведь стены, бетон. Ну да, сила, но ведь в стенах — ни трещинки.

— Ежели аккуратно за угол приподнять, то оно ничего. Это ж типовой модуль, коробка. Их с завода готовыми привозят. Краном ставят на бетонное основание — заходи, отопление заводи, живи. Завози материальные ценности.

— Так… А вошел как? Тоже за угол приподнял?

— Вошел? Так ведь было не заперто. Я и вошел.

— Сам-то что по поводу своего зуба думаешь? Естественнонаучное объяснение есть ему?

— Природа перемудрила со мной. Достоверное естествознание бессильно что-либо объяснить. Может, менты, меня избивая, инфекцию занесли. Какой-нибудь блуждающий ген, ген-мигрант от гремучей змеи. Однако так или сяк или эдак, но тот мент, что мне зуб выхлестнул, повлиял на мое отношенье к миру. Вооружил против него злом. Я вот с тобой покончу и опять куда-нибудь махну. Сегодня девятое? — Он глянул на настенный календарь, висевший на противоположной стене, в котором сегодняшняя девятка была еще не зачеркнута. Долго щурился на нее, словно девятость этой даты вызывала сомнения. — Отлежусь после тебя дня два-три, и опять махну. Может обратно в Саратов, или в Сибирь. А может, в саму Москву. Я в последнее время всё что-то зуд на месте лопаток чувствую. Я так думаю, что это растут крыла. А как отрастут, так мне станут подвластны не только пространства страны, но и всего мира. И зуб стал быстрей расти. То вырастал за тридцать два дня, а теперь — за двадцать девять. Этот зуб, что во мне — паразит. Но такой паразит, что обеспечивает сохранность объекта, на котором паразитирует. То есть так реорганизовал мой организм, что покуда будет во мне он вырастать, я, Вань, не помру. Буду существовать, доколе люди не кончатся. Одновременно осуществляя зло везде, где есть я.

— А зачем вешаешься на ночь? Петля-то зачем?

— Петля… Спать как-то ведь надо. Не на полу ж.

— Купил бы себе диван.

— Да ну его на хер, диван. Привыкай к нему. Ворочайся с боку на бок. Мысли всякие лезут, спать не дают. Бессонница. А так шею в петлю сунул — и все. Сонную артерию перехватывает, и отключаешься без проблем.

— Совесть спать не дает?

— Ты, Ваня, не зарекайся. И с тобой всякое может быть. Начнешь жизнь человеком, а кончишь ежом. Или такой сволочью, что сам себе не рад будешь. Психолог, какой-нибудь Фрейд, иначе объяснил бы эту петлю. Мол, аутоагрессия. Чтоб компенсировать ту агрессию, что направлена из меня во внешний мир. Чтоб обуздать ее. Но я об этом как-то не задумывался. Разве что для того, чтоб доказать себе — а теперь и тебе — что умертвить меня невозможно.