Грим - Ученик слесаря [СИ]

Но тут понимает Иван, что и Слесарь не менее, чем Етишкин, мертв, да и с Петрухой что — не поймешь: жив ли он, или мертв, или ни то, ни сё? И надо бросать всё к чертовой матери и бежать писать заявление. Или уволиться без отработки, пусть потом пишут в трудовой книжке все, что хотят. Но где-то на заднем плане маячит лицо Александры, оно печально, плачевно, это лицо, ибо слезы текут, а глаза, что их источают… Ах, какие глаза. В мире постоянно творится что-то неладное — при невнимании одних, при молчаливом, а то и активном соучастии вторых и третьих. Надо все время вмешиваться и менять этот мир к лучшему. Он понимает, что не может так просто бросить всё и уйти. Надобно спасать мир.

— За мылом зайди, — сказал механик, встретив Ивана в начале рабочего дня.

Мыло выдавали раз в месяц. Срок Ивана недавно истек. Да он эти вонючим куском и не пользовался. Своё покупал. Но раз положено, то отдай. Он и пошел. Кстати и Александру повидать, может и правда удастся что-то через нее выведать.

Его тревожила все эти дни загадка несчастных случаев, произошедших с интервалом аккуратно в месяц. Тот в конце первой декады и этот. Тот в ночь — и этот в ночь. Он не оставлял попыток выяснить все, что можно, через слесарей — осторожно, так, чтоб не навлечь на себя подозрения в трусости или в шпионстве. И когда Слесарь с большой буквы спросил его — в шутку или всерьез — уж не заслан ли он сюда от профсоюзов, чтоб вынюхивать да донесенья писать, Иван всякие разговоры на эту тему средь слесарей прекратил.

Тем более, что другой беззлобно, но прямо спросил:

— Да чего ты вокруг нас всё вынюхиваешь? Да ты не из ментуры, братан?

Ивану и в голову не приходило обращаться в милицию. В русском менталитете всякое с ней сотрудничество считается предосудительным. Западло, да и только. За исключением тех ситуаций, когда самого бьют. Тут уж выбирать не приходится: милиция, так милиция, кирпич, так кирпич. Что первое под руку подвернется. Надо сказать, что милиция, да и полиция с царских времен, сама постаралась очень, чтоб испортить себе репутацию. Но думается, дело не в репутации. Тогда в чем?

Но между делом Иван продолжал прислушиваться, если разговор в эту тему при нем возникал. А он возникал постоянно и в привычку вошел. Он узнал таким образом, что кроме этих двух происшествий случай со смертельным исходом был еще в марте. Апрель был пуст от событий, а вот февраль вновь ими отмечен. А что было до февраля, толком никто ничего не помнил. Да и было ли что-либо вообще? Словно жизнь на земле впервые за четыре месяца до текущего дня возникла. Столь короткая память бывает, когда народное подсознание пытается отсечь какой-нибудь ужас. На это психологическое предположение Иван наткнулся в большом словаре, куда заглянул по поводу Фрейда. Фрейдом оказался интеллигентный мужик с бородкой, глядевший с маленькой фотографии над вокабулой. Вид его почтенье внушал. Но не доверие. Так что Иван, наскоро прочитав статью, словарь захлопнул, решив про себя, что не стоит это Фрейд глубокого изучения.

И сейчас, идя за мылом, он снова подумал, если она, Александра Федоровна, мыло выдает ежемесячно, то нельзя ли по списку выдачи этих мыл точные даты смертельных случаев определить. И уже дойдя до конторы, решил, что нет, наверное, нельзя. Однако, пока кладовщица отлучалась за положенным Ивану куском, он журнал, где расписывался, и что на барьере лежал, развернул и просмотрел его бегло. Почерк у кладовщицы был крупный, но неразборчивый, а отсутствовала она не более полуминуты, так что Иван ни одной фамилии, а тем более даты, не успел разобрать.

— Распишись. — Она развернула журнал к себе, вписала в него Ивана и ткнула в его фамилию авторучкой. — Ванька встань-ка, — сказала кладовщица, взглянула на Ивана бегло и отвернулась. Из-под платочка, словно пружинка, выбилась белокурая прядь. — Ты уже месяц у нас отработал?

— Ну и что?

— Тогда постой.

Она вновь отошла в кладовые недра. Спросить, что ль…

— Слушай, когда Етишкину мыло выдавали?

— Зачем тебе его мыло? — спросила кладовщица рассеянно, наклонившись над ящиком, в котором что-то якобы перебирала, обратив к Ивану обтянутый черным халатом зад. Может, специально нагнулась, чтоб обратить вниманье Ивана на это свое преимущество: мол, погляди, какой он у меня крепкий и круглый.

— Да нет, — сказал Иван. — Не надо мне его мыла. Так спросил. Просто валяется в душевой ничейный кусок, думал его.

Кладовщица вернулась к столу.

— Тебе теперь стиральный порошок полагается. — Ткнула Ивану в грудь через стол пачку. — Распишись. Так что ты там про Етишкина? — спросила она, когда Иван уже развернулся, чтобы уйти.