Анна Кирьянова - Охота Сорни-Най [журнальный вариант]

Сергеев выдвинул версию о преступной группе шаманов, которые выгнали студентов на мороз, предварительно проникнув в палатку через разрез. Поэтому для выбивания показаний молодой капитан выставлял подозреваемых на двадцатипятиградусный мороз без одежды, приказывая признаться в совершенном преступлении. Только пришедшее заключение экспертов о том, что разрез был сделан изнутри, о чем свидетельствуют ворсинки ткани, остановило вошедшего в раж капитана. Он тут же переключил свое внимание на беглых зэков, но побегов, как назло, не было, так что свалить вину на урок тоже не удавалось. Сергеев долго приглядывался к Толику Углову, и так, и сяк примеряя на него роль убийцы или предателя, но даже его криминальной фантазии оказалось маловато, чтобы в этом нелепом и безобидном юноше увидеть черты отъявленного мерзавца, погубившего девятерых товарищей. Альбинос окончательно проклял свалившееся на него дело, когда стало известно, что материалы о смерти девяти студентов (постарались зрелого товарища Зверева представить еще одним студентом) легли на стол первому секретарю ЦК партии Хрущеву. А тот, как известно, шутить не любил… И сейчас товарищ Хрущев приказал во что бы то ни стало найти виновных и сурово покарать их. Однако виновных найти никак не удавалось. Судмедэксперты давали разнообразные заключения, которые немедленно скрывались в папках с грифом “Совершенно секретно”; выяснилось, что двое студентов были заражены радиоактивным излучением, да так сильно, что частички одежды продолжали светиться от обилия попавшей на них радиации. Утечка произошла в той самой лаборатории, где трудился Егор Дятлов. Радиации приписали и странный оранжевый цвет, который приобрели тела погибших. Изуродованные тела нескольких студентов и Степана Зверева вскрывали и вскрывали, подвергали разнообразным анализам, описывали повреждения, но так и не смогли прийти к определенному выводу. Все же следователю удалось доказать наличие несчастного случая, жертвой которого и стали легкомысленные туристы: это была лавина! Глупость такого умозаключения была очевидна для всех, на Урале лавины — редкость, тем более такие, которые могут повлечь человеческие жертвы, но в Москве с мнением товарища Сергеева согласились и приняли решение: дело сдать в архив вплоть до выяснения обстоятельств. А студентов решено было похоронить незаметно, без пышных проводов и оркестра, чтобы не привлекать внимания к трагедии, причиной которой стало халатное и легкомысленное поведение…

Сильно пострадал Аркадий Савченко: ему вынесли выговор с занесением в учетную карточку. Савченко выговор воспринял смиренно и кротко; он за день до собрания коммунистов института имел приватную беседу с самим генералом и очень смело заявил ему прямо в лицо:

— Я, товарищ генерал, следовал приказам майора Николаева, делал все, как он велел. Товарищ Николаев был вашим подчиненным и действовал с вашего ведома, так что я на собрании сразу расскажу, как было дело. И пусть родители разбираются, пишут письма, запросы посылают. Это их право!

Генерал мрачно покрутил головой, подумал и в конце концов позвонил в партком института, предложив не принимать слишком серьезных мер; не так уж Савченко и виноват, чтобы карать его жестоко изгнанием из партии и с работы. Надо уметь прощать и понимать! Слова генерала, конечно, были приняты к сведению, так что Савченко продолжил свою работу на той же должности, постаравшись как можно меньше думать о том, что постигло девятерых его подопечных студентов.

А капитан Сергеев получил повышение по службе и вскоре уже занял кабинет пропавшего Николаева, поиски которого тщетно велись на протяжении целого месяца. Никаких следов майора обнаружить не удалось, так что решили, что он утонул в ручье и тело его было затянуто под лед, а потом унесено бурным весенним течением в глубокую реку.

Маруся Кошкина повесила в комнате портрет молодого Николаева, веселого, бровастого парня, с глазами, искрящимися чекистской хитринкой. Таким она его повстречала, таким он запомнился ей на всю оставшуюся жизнь; она стала вдовой героя, лучшего и желать было нельзя для такой преданной делу партии особы. Это было как бы завершение ее судьбы, звездный час ее брака, ради которого она когда-то и вышла замуж за будущего майора.

А папки с многочисленными листами дела о погибших студентах в конце концов легли в сейфы КГБ, где им предстояло лежать много-много лет. Об этом деле постарались забыть еще до похорон; место для братской могилы выбрали самое дальнее, незаметное, рядом с ветхим зеленым забором, огораживающим кладбище. Под сдавленные рыдания родителей могилу торопливо забросали землей, а председатель профкома и секретарь комитета комсомола сказали краткие речи по бумажкам, каждое слово в которых было тщательно проверено и завизировано тем самым ведомством, что отправило студентов на погибель к горе Девяти Мертвецов. Родственники и друзья во время траурной церемонии чувствовали на себе пристальные взгляды нескольких крепких мужчин с одинаково невыразительными лицами, облаченных в темные костюмы; эти люди следили, чтобы не произошло каких-то эксцессов, не было сказано ничего лишнего. В некрологе, напечатанном в студенческой многотиражке, и вовсе намекалось на разгильдяйство и безответственность самих туристов, которые по собственной вине стали жертвой несчастного случая. От всего этого веяло такой мрачной безысходностью, что даже отец Любы Дубининой отказался от дальнейших жалоб и требований расследования трагедии. Единственное, что позволили родственникам, это установить скромный памятник, на котором разместились девять фотографий ребят. Веселые, юные, улыбающиеся лица смотрели прямо в глаза тем, кто пришел попрощаться с ними. Только Степана Зверева похоронили отдельно, на дальнем Западном кладбище.