Линкольн Чайлд - Огонь и сера

Граф отвесил изящный поклон.

– Niente disturbo, Colonello. Prego. – Взглянув на д'Агосту, Фоско добавил: – Mi displace per lui [74] Я вас умоляю, полковник, это все пустяки. А его мне жаль (ит.). .

Пояковник и граф пожали друг другу руки.

Глубоко поклонившись, Эспозито вышел из комнаты, пройдя мимо д'Агосты, словно тот был пустым местом.

Карабинеры отпустили сержанта, и тот, прихватив сумку, направился к выходу. Глаза застилала красная пелена. Уже в дверях д'Агоста обернулся.

– Ты – покойник, – произнес он с трудом. – Ты...

Граф обернулся. Даже без слов его ответ был достаточно красноречив: влажные губы Фоско расплылись в плотоядной улыбке.

«Он убил Пендергаста».

А потом улыбка исчезла – скрылась в облаке сигарного дыма.

Весь путь назад до машин полковник Эспозито молчал. Он не сказал ничего, и когда машины стронулись с места, поехав вниз по кипарисовой аллее мимо оливковых рощ. И лишь когда под колесами автомобилей запетляла главная дорога до Флоренции, офицер повернулся к д'Агосте.

– Я в вас ошибся, – холодно произнес он. – Принял как своего, выдал рекомендации, помогал всеми силами, а вы... Вы обесчестили себя, опозорив заодно меня и моих людей. Нам крупно повезет, если граф не подаст жалобу за то, что мы вторглись к нему в дом и нанесли личное оскорбление. – Он наклонился чуть ближе. – С этого момента считайте, что ваши официальные полномочия отозваны. В Италии вас объявят персоной нон грата. Знаете, будь я на вашем месте, я бы использовал бюрократическую задержку и покинул страну ближайшим рейсом.

Откинувшись на спинку сиденья, полковник уставился в окно с каменным выражением лица и не произнес больше ни слова.

Приближалась полночь, и Фоско, слегка запыхавшись, вернулся в обеденный зал. Граф – жил ли он в городе или на вилле – всегда совершал перед сном моцион. А длинные коридоры Кастель-Фоско как нельзя лучше подходили для пеших прогулок.

Граф присел у камина и, желая избавиться от стылых объятий замка, протянул руки к веселому пламени. Сейчас неплохо бы устроиться в кресле с бокалом портвейна и обдумать завершение удачного дня.

С людьми граф рассчитался и распустил по домам; кто-то вернулся в окрестные деревни, кто-то остался в домиках на ферме при замке. Небольшой отряд полиции тоже ушел, забрав с собой сержанта д'Агосту, изрыгающего пустые угрозы; скоро его посадят в самолет до Нью-Йорка. Слуг Фоско отпустил до конца выходных, и вернутся они не раньше утра. Кастель-Фоско умолк и, казалось, к чему-то прислушивается.

Поднявшись, граф подошел к буфету, налил себе портвейна и снова сел. В последние дни стены замка гудели от возбуждения. Теперь же напротив, твердыню окутала неестественная тишина.

Фоско отпил из бокала и нашел, что вино превосходно.

Графу лишь ужасно не хватало Пинкеттса – или скорее Пинчетти, – готового предупредить любое желание. Трудно привыкнуть, что верный слуга лежит сейчас в безымянной могиле, в глубине семейного склепа. Будет непросто, нет, невозможно подыскать Пинкеттсу достойную замену. И если честно, сидя наедине с собой, граф признал, что чувствует себя чуточку одиноко.

Что ж, по крайней мере труп агента ФБР останется при нем навсегда.

Блистательный противник! Если бы не преимущества родной земли: «кроты», многоходовые планы, защита от случая – кто знает, не исключено, что игра закончилась бы совершенно иначе. Во время вечернего моциона Фоско спустился в подвалы замка, чтобы проверить, как коротает время в могиле Пендергаст. В катакомбах все было по-прежнему. Фоско постучал в стену, но ответа, конечно же, не дождался. Прошло почти двое суток – фэбээровец вряд ли протянул так долго.

Граф сидел в кресле, потягивая портвейн и предаваясь сладостным размышлениям. Конечно, еще не все концы были спрятаны: оставался сержант д'Агоста. Как он бесился, как угрожал, когда его уводили!.. Ничего, скоро гнев поутихнет, придет смирение, затем неуверенность, а после и страх, потому что сержант не мог не понять, с кем связался. Фоско не прощает! И этот конец он не спрячет, а просто отрежет – заставит д'Агосту заплатить по счетам: за убийство Пинчетти и за кражу любимого изобретения.

Впрочем, с этим можно не торопиться.

Попивая вино, граф вспомнил о втором незаконченном деле – о Виоле, леди Маскелин. Он представил себе, как она возделывает виноградник – сильная, загорелая. В ней смешались благородное происхождение, кошачья грация и пьянящая сексуальность. На редкость умная женщина, к тому же лучащаяся жизнью. Ее свет обогреет даже мрачный Кастель-Фоско...