Линкольн Чайлд - Книга мертвых

– Мы отправили ее обратно в музей, и дело было замято.

– Спасибо.

Смитбек медленно опустил крышку телефона. «Невероятно. Этого не может быть!» – подумал он и, подняв голову, встретил пристальный взгляд Норы. На лице жены было явственно написано раздражение. Смитбек наклонился и взял ее за руку.

– Мне действительно очень стыдно, но я просто вынужден сделать еще один звонок.

Нора сложил руки на груди:

– А я-то думала, мы собирались хорошо провести вечер вдвоем.

– Еще один звонок! Пожалуйста! Ты даже можешь послушать. Поверь, это будет очень интересно.

Щеки у Норы порозовели. Смитбек знал: это верный признак того, что супруга вот-вот закипит. Торопливо набрав номер, он включил громкую связь.

– Доктор Шерман?

– Да.

– Это опять Смитбек из «Таймс».

– Мистер Смитбек, – прозвучал резкий ответ, – я уже сообщил вам все, что знаю. А теперь, если вы не против, я пойду. Мне придется поторопиться, чтобы не опоздать на поезд.

– Я знаю, что вещество, доставленное сегодня в музей, не корундовый песок, – произнес Билл. На другом конце линии повисло молчание. – И мне известно также, что это на самом деле. – Шерман продолжал молчать. – Это коллекция алмазов, принадлежавшая музею.

Нора бросила на мужа быстрый взгляд.

– Доктор Шерман, – продолжал тот, – мне нужно с вами поговорить. Я сейчас приду в музей. Если доктор Коллопи еще не ушел, ему лучше тоже присутствовать при нашей беседе – или по крайней мере оставаться доступным по телефону. Не знаю, что вы рассказали моему коллеге Гарриману, но не советую вам пытаться скормить эту же чушь мне. То, что музей не смог уберечь свою коллекцию алмазов – между прочим, самую ценную в мире, – уже и так плохо. Но будет еще хуже, если за кражей последует скандал, связанный с попытками руководства скрыть тот факт, что эта коллекция была превращена в шлифовальный порошок. Думаю, попечителям музея это очень не понравится. Я ясно выразился, доктор Шерман?

Собеседник Билла некоторое время молчал, наконец из трубки послышался его тихий дрожащий голос:

– Мы не собирались ничего скрывать, уверяю вас, просто хотели выждать некоторое время, прежде чем сделать заявление.

– Я буду через десять минут. Никуда не уходите.

Смитбек тут же набрал еще один номер – на этот раз своего редактора в «Таймс».

– Фентон? Ты читал статью Брайса Гарримана об этой истории с сибирской язвой в Музее естественной истории? Лучше уничтожь ее. Я узнал, что случилось на самом деле. Это будет настоящая бомба! Оставь мне местечко на первой полосе.

Билл сложил телефон и посмотрел на жену. Лицо Норы больше не казалось сердитым. Оно было мертвенно-бледным.

– Диоген Пендергаст, – прошептала она. – Это он уничтожил алмазы?

Смитбек кивнул.

– Но почему?

– Это очень хороший вопрос, Нора. Но сейчас я должен идти. Мне нужно еще взять пару интервью и написать статью – и все это до полуночи, если я хочу успеть в общенациональный выпуск. Прими мои искренние извинения и клятву сводить тебя на ужин в кафе «Рэтлснейк». Мне действительно очень и очень жаль. Ложись спать, не жди меня.

Он встал и поцеловал Нору.

– Ты не перестаешь меня удивлять, – прошептала она.

Смитбек застыл в нерешительности, пытаясь идентифицировать абсолютно новое для него ощущение. Прошло целое мгновение, прежде чем он понял, что покраснел от удовольствия.

Доктор Фредерик Уотсон Коллопи стоял у огромного стола девятнадцатого века в своем кабинете, расположенном в юго-западной башне музея. На обитой кожей столешнице не было ничего, кроме утреннего номера «Нью-Йорк таймс». Коллопи еще не успел развернуть газету, да у него и не было в этом необходимости: все, что он хотел увидеть, было напечатано на первой полосе, как раз над линией сгиба, причем самым крупным шрифтом, который только могла себе позволить эта солидная газета.

Что ж, дело сделано – и ничего изменить нельзя.

Коллопи искренне верил, что занимает самое высокое положение в американской науке: еще бы, директор Нью-Йоркского музея естественной истории! На минуту он отвлекся от темы статьи и вспомнил имена своих великих предшественников: Огилви, Скотт, Трокомортон. Его целью, его единственным желанием было добавить свою фамилию к этому почетному списку, а не покрыть ее позором, как это сделали два предыдущих директора музея – ныне покойный (и не слишком оплакиваемый) Уинстон Райт и не очень-то компетентная Оливия Мерриам.