Мария Барышева - Мутные воды дельты

— Ты это ему обещаешь или так, языком двор метешь?!

Антоха подмигивает мне. Он гораздо ниже Веньки, но плотнее, шире в кости, и от его простодушной голубоглазой физиономии, густо посыпанной веснушками, веет такой надежностью, что мне сразу становится совершенно легко. Веньке больше нечего возразить. Он пожимает плечами и уходит. Вита из-за тутника снимает с головы шляпу-колокольчик и восторженно машет мне, потом бежит следом за братом.

— Значит, в четыре пятнадцать, — говорит Гарька. — Ладно. Все, я пошел обедать.

Остальные тоже вспоминают о каких-то неотложных делах и разбредаются по домам. У меня неотложных дел нет, и есть мне пока не хочется, и я бреду вдоль парапета — туда, где примостилась со своими удочками «первая смена». Архипыча нет — выловив Серегу Бортникова, он больше не рыбачит. Рыбаки встречают меня неприветливо — это большей частью пожилые люди, которые не любят, когда рядом крутятся любопытные вроде меня. Только один, помоложе, окликает меня. Я не помню его имени. Он из соседней девятиэтажки.

— Эй, пацан! Спиннинг смотай, а то у меня тут лещ.

Я с готовностью подбегаю. Рыбак снова перевесился через парапет, подводя круг под свою рыбу. У одного из спиннингов отчаянно дергается верхушка — кто-то хорошо сел на крючок. Я хватаю удочку, резко оттягиваю назад и начинаю сматывать. По удилищу мне в ладони передается сладостное биение сопротивляющейся рыбы.

Из воды вылезает целая гирлянда — три крючка, и на каждом — серебристо-черная чехонь, похожая на маленькую саблю. Они шлепаются на бетон и начинают свой возмущенный танец. Тут и рыбак переваливает через парапет свой улов — огромного серебряного леща килограмма на четыре. Это — редкая удача, и вся набережная сбегается поглазеть. Лещ раздувает жабры и лениво хлопает хвостом. На его боку, ближе к хвосту, чешуя слегка содрана, и от самого хвоста отхвачен неровный кусок — видать, недавно он побывал в чьей-то немаленькой пасти. Рыбак, не обращая внимания на зрителей и их комментарии, прячет леща в мешок. В садок он не поместится — слишком велик, в садок отправляется только чехонь. Рыбак очень доволен.

— Еще часик посижу, — говорит он мне, — а там уже пойду, хватит. Хочешь, оставайся, поможешь, а то, я смотрю, твоих нет сегодня. Тебя ведь Ленька зовут, да? Из девятнадцатого. Константина Григорьевича сын.

Получив разрешение, я милостиво остаюсь.

Полчаса проходят в профессиональных рыбацких разговорах: кто, кого, когда, на что и как поймал. Помимо спиннингов, у рыбака четыре закидушки — две на леща и две на судака. Уходящая в мутную воду леска окрашена в яркие цвета, и хозяин горделиво говорит, что она японская, крепчайшая. Японская леска — редкость, и я смотрю на нее с завистью, потом встаю, подхожу к доске со сторожками, чтобы лучше рассмотреть. Радужные лески закидушек несколько раз обмотаны вокруг прутьев арматуры, небрежно торчащих из парапета. Я кладу локти на горячий бетон и внимательно рассматриваю закидушки.

Спустя несколько секунд происходит то, о чем рассказывают и несколько лет спустя — это часть одной из самых известных волжанских легенд.

Колокольчик одной из закидушек вздрагивает, резко и тревожно звякая, а потом сторожок быстро, уверенно сгибается почти пополам. Леска соскакивает с него, стремительно несется в воду, потом натягивается на мгновение, раздается странный шуршащий звук, потом глухое «пам!», и леска безжизненно провисает. Рыбак кидается к ней и быстро вытаскивает. От закидушки остался лишь жалкий обрывок — ни крючка, ни грузила — ничего.

— Ни хрена себе! — восклицает он ошеломленно, бросает леску, перевешивается через парапет, потом залезает на него и ставит ладонь козырьком над глазами, пытаясь что-нибудь разглядеть. Но в бликующей воде это невозможно. Рыбак спрыгивает, хватается за голову и, забыв, что рядом стою я, начинает самозабвенно ругаться. Я смотрю на порванную крепчайшую японскую леску, потом перевожу взгляд на латунный колокольчик. Он еще качается — медленно, словно во сне, и отчего-то мне это кажется очень важным. А к нам уже снова сбегаются «соседи» — ни одна поклевка здесь не проходит незамеченной. Тут же начинается лихорадочное обсуждение происшедшего.

— Тимофеич, сколько твоя леска-то килограмм держала?

— Килограмм сорок.

— Кто ж там был?

— Осетр взял! Я вам говорю — осетр! Здоровый взрослый осетр!

— Да топляк это был! Бревно плыло притопленное и зацепило. Тыщу раз такое видел — леску рвет за раз. Оно ж тяжеленное…