Кирилл Кудряшов - Круги на воде

И еще… наверное, самое страшное в этой жизни — это осознать, что ты неправильно живешь. Согласитесь, неприятно осознать, что ты был не прав в споре с близкими людьми, что ты несправедливо обидел кого-то. А если окажется, что за последние 25 лет своей жизни ты делал неправильно все, или почти все?! Что в самом начале пути пошел не по той тропинке и, в результате, начисто заблудился в глухом лесу! Да, это страшно… Но только в одном случае это может принести радость — когда из темного леса ты выходишь на яркую, солнечную тропинку, по которой бродят не злобные волки, а прекрасные и грациозные олени, и ты понимаешь, что 25 лет ты блуждал в потемках, а теперь вышел к свету!

Глядя на пустующую аллейку я понимал, что в моем мире я был одной из тех машин, что проносились мимо берез на этой улице. Одним из тех, кто создавал шум и гам, так мешающий влюбленным и просто романтичным философам, гуляющим в этом месте. Да, я был душой компании, да, мое общество поднимало настроение даже закоренелым пессимистам… Но еще никого я не сделал по-настоящему счастливым ни на минутку, даже свою собственную жену!

А сейчас, находясь в нереальном мире, в клочке бесконечного Зазеркалья я, в кои-то годы ощущал, что делаю что-то хорошее.

Еще бы только это чувство не было так сильно придавлено грузом другого. Чувства вины за то, что я сделал с этим миром и, главное, с Сашей, с ее жизнью. И эти два чувства в суперпозиции давали груз ответственности, давивший мне на плечи. «Мы в ответе за тех, кого приручили» — писал Де Сент-Экзюпери. Мы в ответе за то, что сотворили — хотелось сказать мне.

Дома проплывали мимо, аллейка оставалась где-то позади. Я ехал медленно, никуда не торопясь, любуясь окружающим миром. Из под колес машины лениво выплескивалась вода — проезжая мы тревожили ручейки, уносившие в Медянку последние талые воды, покидавшие город. Весна победила зиму, но постепенно проигрывала бой надвигающемуся лету.

Мы въехали на мост, и я поневоле залюбовался солнечными бликами, играющими мокрых мурашках реки. Солнце еще не стало по-летнему желтым и испепеляющим — весной оно кажется оранжевым диском, к вечеру превращающимся в ярко красный. Сейчас Солнце находилось между этими двумя состояниями, отчего Медянка казалась действительно медно рыжей, и я задумался, не в такой ли момент ее впервые увидели первые поселенцы здешних мест, и не потому ли дали ей такое название.

— Останови… — негромко попросила Саша, — Давай выйдем? Посмотрим…

Кажется, она не могла сформулировать своих мыслей, но в то же время, кажется, я понял ее. Возможно какая-то часть Саши понимала, что сегодня она проезжает по этому мосту в последний раз. Что больше не вернется в город, ставший чужим и опасным, и что сегодня она в последний раз может полюбоваться Медянкой, переливающейся в весеннем солнечном свете.

Да, я понимал ее… И хоть я в любой момент мог вернуться К СЕБЕ, чтобы там хоть десятки тысяч раз приходить на этот мост весенним вечером — все равно мне, не меньше, чем Саше хотелось продлить это прощание с рекой. Прощание с городом… Прощание с умершей цивилизацией.

Первым моим рефлексом было прижать к обочине, чтобы остановить машину, но потом я с улыбкой вырулил на середину дороги и остановил машину чуть ли не поперек моста. Есть мнение, что если после ядерной войны в Америке уцелеет хоть один светофор, то когда на нем будет загораться красный свет, люди будут инстинктивно останавливаться, подтверждая правоту любимца всех наших собак, профессора Павлова. НЕ могу никак прокомментировать эту мысль, ибо в США я не жил и с психологией американцев знаком лишь понаслышке, но вот в России такого точно никогда не случится.

90-60-90 — езда в городе, мимо ГАИшника! И черта с два я, русский до костного мозга, буду подчиняться правилам, умершим вместе со всем этим миром!

Выходя из машины Саша искоса посмотрела на меня. Без осуждения, но с укоризной. Ну да, ей, ведь, не понять переполняющего меня чувства свободы. Она потеряла свой мир, в то время как я обрел новый! Я едва сдержался, чтобы не использовать всю свою силу, благодаря которой в этом мире с уменьшенной гравитацией, я легко мог перемахнуть через автомобиль одним прыжком. Нет, вот это уже, в отличие от лихой парковки поперек дороги, действительно было бы ребячеством.

Мы стояли у перил моста, любуясь рекой и дожевывая свои бутерброды. В это время года, когда с гор Алтая на север устремлялись бурные потоки талых вод, Медянка была как никогда полноводна и очень красива. К осени она мелела, отступая от берегов на несколько десятков метров, сейчас же, ощущая свою силу, она лениво плескалась о бетонные блоки набережной, будто бы говоря людям «Вот она я! Здесь! Не забывайте обо мне…» Впрочем, сейчас река шептала это лишь чайкам, беззастенчиво гулявшим по опустевшей набережной.