Мария Барышева - И любовь их и ненависть их…

— Что у вас тут творится? — спросил он и потянул к себе водку. — Все что ли решили в ящик сыграть?! Я в городе месяц и уже два трупа! А мне тут еще полмесяца сидеть! Надеюсь, никто не навернется? Че, Шурик в натуре повесился? Он и раньше был конченый, а тут, значит, вообще башню сорвало. Он винтил или хопал? Или по колесам?

Мы рассказали, в чем дело и мы говорили хором и пытались рассказать все как можно быстрее, и Юлька подавилась глинтвейном и начала кашлять, и Женька, добрая душа, хлопнул ее по спине, и Юлька чуть не улетела из-за стола. Потом Женька фыркнул, обозвал нас идиотами и, наверное, сказал бы еще что-нибудь в таком духе, но тут у него в куртке запищал телефон. Он вытащил его, долго кого-то слушал, потом сказал «Козлы!» и кинул в карман.

— Я не въезжаю, чего вы подсели на измену*? — сказал он. — Шурка просто убился наглухо, вот и все. Я во все эти заморочки не верю. Что ж меня, завтра какой-нибудь кактус замочит?!

— Мы этого и не утверждаем наверняка, — заметила я. — Просто предполагаем. Уж больно это похоже на наказание за Леру — одна, второй…

Женька помрачнел и отпил сразу полкружки пива.

— Тогда за дело бы было, — сказал он. — Козлы мы тогда были. До сих пор иногда так х…во на душе — пойду да напьюсь. Верите, нет?! Или думаете, раз тачка нехилая, значит и по барабану все?!

Он уткнулся в свое пиво и не хотел больше смотреть на белый свет. К столику подбежал мальчишка и сказал: «Дядя, дай на хлебушек». Женька сердито шуганул его.

— На хлебушек…знаю я этот хлебушек, с одного конца запаливается! — ворчал он. — Вы гляньте на его куртку — да я в детстве о такой и не мечтал! Нищий, тоже мне…

Он бы еще долго рассуждал на эту тему, если б в этот момент почти один за другим не пришли Лешка и Людка. Людка в своей лохматой длинной шубе походила на медведя, который, задумавшись, забыл, что ему положено ходить на четырех лапах. Лешка сегодня был в очках и имел бледный, взъерошенный вид.

— Это правда? — спросил он, даже еще не сев.

Пришлось всю историю рассказывать заново. Женька, уже все слышавший и настроенный скептически, извлек пухлое портмоне, спросил, кто что будет пить, и ушел заказывать парням пиво, Юльке — еще глинтвейн, мне — «отвертку», а Людке — шоколадный крем-ликер.

После нашего рассказа Людка, как и следовало ожидать, испугалась — она всегда была очень легковерной. Она даже пустила слезу. Она сказала, что всегда жалела, что связалась с нами. И сказала, что ей было очень жаль Леру. Людка была готова сожалеть о чем угодно и в чем угодно раскаяться — даже в том, что земля круглая — лишь бы уберечься. Ей было все равно, из чего сделаны стенки ее убежища — только бы ей ничего не грозило.

Лешка нам не поверил. Он сказал, что это все глупости. Ну, били мы цветы, ну и что?! Лерку же в провал не толкали! Сама и виновата! И тут Витька оторвался от своего пива и спросил: «Леха, как твоя челюсть?» — и Лешка больше не сказал о Лере ни слова. А через десять минут, вопреки Юлиному заверению, пришла Кира.

Мы не узнали ее, когда она вошла в бар и стала смотреть по сторонам, выискивая нас, и, найдя, пошла к нашему столику. Я помнила Киру по февральской встрече — ухоженная, надменная, жестокая красавица, привыкшая только брать. Но кто же это идет к нам? Шуба распахнута, подол и сапоги в грязи, пиджак застегнут кое-как, прическа рассыпалась безобразными лакированными прядями, на лице с поплывшей красотой — смятение и страх.

— Это правда, что Шурка умер?! — спросила она, тяжело опершись на плечи Лешки и Женьки. — Это правда, что Шурка умер?!

Наверное, она бы повторяла этот вопрос до бесконечности, если б мальчишки не усадили ее, не успокоили и не принесли ей стакан сока. Кира выпила его залпом. Долго пыталась отдышаться, и ее не трогали, ожидая, пока она придет в себя. Наконец Кира немного успокоилась и снова повторила вопрос, и Юлька ответила утвердительно. Кира застонала и уткнулась лицом в ладони.

Меня удивило, что смерть Шурки так ее расстроила — нет, наверное, дело не только в этом, и я спросила у нее, что случилось. А Витька спросил, не знает ли она, где Ромка, потому что мы не можем до него дозвониться. Кира подняла лицо, которое сразу же как будто застыло, замерзло, и страх врос в него, как пузырьки воздуха в толщу льда.

— Я знаю, где Ромка, — сказала она тихо, достала сигарету и начала ловить ее концом пламя зажигалки.

— Где же?! — нетерпеливо произнес Витька.

— В морге.

Мы вначале не поняли, и это не удивительно. Когда нить длинна, она обязательно запутается. Когда серьезных событий слишком много, ты несколько утрачиваешь ощущение реальности. И выводы становятся не логическими, а желаемыми.