Жан Рэ - Смерть Людоеда

— Раз, два, три, как в старой сказке о волшебном столике, — хихикнул Фенестранж. — А что если поставить прибор и для вашего шофера, который мне кажется человеком хорошим и благовоспитанным? Тем более, что из прислуги у меня только старуха-повариха, пугливая и дикая, как лань. Она терпеть не может чужих в своей кухне… к тому же довольно запущенной.

Месье Тюиль опять почувствовал себя демократом и заявил, что он, конечно, согласен.

— Начнем с глотка вина в честь вашего столь радостного для меня приезда! Ах, дорогие мои собратья, я ожидал от этого съезда многого, но был весьма разочарован, ибо не смог вступить в контакт ни с одним из фольклористов.

Глаза герра Буманна сверкали от радости.

— Рейнское… Если я не ошибаюсь, это — несравненное «Liebfrauenmilch»!

— Вы оказываете мне честь. Не будь так темно, я бы вам показал виноградник, с которого я получаю это вино.

— Как, вино Юрпуа? — вскричал месье Тюиль, не веря своим ушам.

— А почему бы и нет? Лет двести назад на берегах Оржа виноградарство процветало, и даже мадам Саблиер отдавала должное винам этого края. Но все проходит, все умирает, даже вино…

— И даже Людоед! — фыркнул Буманн. — Даже Людоед! — согласился месье Фенестранж.

— Давным-давно и в нашей холодной Англии мидландцы делали доброе бодрящее вино. О нем говорили много хорошего, — вмешался в разговор мистер Петридж.

— Я получил лозу из замка Шантосе, — заявил Фенестранж.

— Ну и ну! — вскричал герр Буманн. — Ведь замок Шантосе был одним из владений ужасного Жиля де Рэ, не так ли?

— Именно так, поэтому я и назвал вино, которое вы только что отведали, «Вино Людоеда»!

— Тогда выпьем за здоровье Людоеда! — радостно вскричали гости.

Петрус Снепп осушил бокал и позволил наполнить его снова. Он не участвовал в разговоре, да и вряд ли мог сказать что-либо интересное. Он слушал, как на улице бушевала буря, и думал о развилке дорог, речонке и омуте.

Тюиль, Буманн и Петридж смаковали вино, как знатоки. Одновременно они рассматривали комнату, не скрывая своего восхищения. Им казалось, что они очутились внутри радуги и их глаза должны были свыкнуться с феерией красок и форм прежде, чем различить пестрые груды медвежат из золотистого плюша, оловянных солдатиков в сверкающих мундирах, очаровательных кукол, крохотных лошадей, коров, телят, игрушечные поезда и доспехи.

Петрус Снепп заметил все это еще тогда, когда вошел в комнату, и сразу подумал: «Прямо игрушечный базар для детишек». Но вслух он этого не произнес.

Фенестранж расхохотался.

— Приманка для жертв Людоеда!

Герр Буманн, пытаясь заглушить урчание в животе, осушил свой бокал. Запах жаркого наполнял комнату… Неужели хозяин добавил к пряностям чеснок? Эти чертовы французы готовы сунуть чеснок и в букет роз.

— Смотрите, восхищайтесь, а я на минутку вас оставлю, мне надо на кухню. Но не обессудьте, у меня приготовлено только одно блюдо: рагу из ягненка… правда, осмелюсь доложить… нежности несравненной!

Фенестранж поспешил к двери, и Петрус заметил, что у него короткие кривые ноги.

Трое фольклористов стали осматривать комнату, любуясь картинками и гравюрами в серебряных рамках.

— Смотрите, матушка Хаббард со своим псом! — воскликнул англичанин.

— Бременские музыканты, — восхищенно сказал немец, наткнувшись на забавную группку: осла, кота, пса и петуха.

— Полночь! Золушка теряет хрустальный башмачок, — вымолвил Тюиль, ткнув пальцем в рисунок.

Петрус Снепп подмигнул графину для крепких напитков, сделанному в виде хохочущего толстяка-голландца папаши Женьевра.

— Ты не так уж красив, — пробормотал шофер. — Рыжие волосы, зеленые глаза, толстое пузо, кривые ноги. Чтобы стать Людоедом, ему нужны только руки, как узловатые ветви дуба.

И, ухмыльнувшись, подумал, не наполнен ли фарфоровый живот папаши Женьевра кровью вместо доброй голландской можжевеловки.

Тюиль отвел глаза от какого-то гномика и взглянул на соседнюю игрушку. Это был толстяк, сидящий за столом. При повороте крохотной рукоятки открывалась громадная пасть. На столе появился аппетитный кусок мяса и тут же исчез в глотке обжоры. Петрус легонько крутанул рукоятку назад, чтобы рассмотреть пищу. Ею оказался крохотный младенец в рубашонке. На цоколе игрушки было написано: «Людоед. Патент 34130. Альсид Фенестранж».

А хозяин уже возвращался с большой салатницей, над которой поднимался ароматный пар.

— Рагу, вино и хлеб — вот и все, что я могу вам предложить, господа, — сказал Фенестранж извиняющимся голосом. — И сам вас обслужу, ибо моя кухарка не расположена покидать кухню. Мне кажется, что мяса хватит и на вторую тарелочку, если у кого будет аппетит. Поужинаем, как говорится, запросто.