Райдо Витич - Чудес не бывает

Когда погоня остановилась на краю трясины, Исвильда была еле заметна на кочках мха меж деревьев.

— Оставь ее, сама подохнет, — услышала грубое. — Из этого болота лишь один путь — в преисподнюю.

Кто-то засмеялся и заулюлюкал ей, и Исвильда сорвалась в трясину, сразу ушла по пояс в грязь.

— Все. Передавай привет дьяволу!!

Девушка разрыдалась, понимая что это конец и весь бешенный бег всего лишь глупое метание, пустая мечта вырваться.

Грязь давила на бедра, засасывала. Исвильда барахталась, пытаясь выбраться, и не понимала зачем. Наверное, чувство самосохранения и жажда жизни не умерли еще и пытались спасти хозяйку, заставляя цепляться за жизнь, как за воздух.

Как она вылезла девушка так и не поняла.

Откатилась на твердое место и уставилась в солнце, что проглядывало сквозь облака.

Она ничего не чувствовала и не понимала — отупение и пустота накрыли ее как болотная жижа, с головой, и только боль во всем теле давала знать, что оно еще живо.

Сутки, вторые она шла по болоту, не зная как выбраться, куда двигается. Замерзала по ночам, скрючиваясь, как тритон перед спячкой от боли и голода, и вновь шла.

Потом ползла, уже не помня даже своего имени и, кажется, умерла.

Свет погас, желания погибли, мыслей не осталось.

Ее спасла нищенка живущая с краю болот, которые, оказалось, тянулись на сотню миль. Женщина была стара, худа и грязна и первое, что подумала Исвильда открыв глаза — она попала в ад.

Но демон оказался ангелом и стойко выхаживал девушку, пичкая отварами, растирая онемевшее тело, врачуя многочисленные раны и гнойные нарывы. Всю зиму Исвильда плавала меж сном больше схожим с бредовым кошмаром, в котором на их замок нападают звери и рвут Максимильяна, мать, отца, слуг, гонят ее по болоту, рвут одежды и плоть; и реальностью, в которой покрытая пожухлой листвой земля, кривые стволы деревьев, покосившаяся холодная сарайка и женщина, укутанная в рваную шаль, подающая девушке в глиняной, черной от времени и использования миске, варево с противным запахом.

Они почти не разговаривали с ней. Исвильда не понимала, что женщина ни видение, ни продолжение кошмара, не верила, что та существует на яву. Она часами сидела на старом пне у сарайки, обнимая плечи, и смотрела на листву, укрывшую холмик, за которыми болота, в которых умерла Исвильда Де Ли, избалованная девчонка, что отжив пятнадцать лет ничего не приобрела, зато все потеряла.

Порой женщина гладила ее по голове, обнимала, укачивая как ребенка, и что-то говорила, но девушка не слышала, не понимала что. Мир в голове перевернулся и разбился на осколки которые никак не складывались воедино и, словно куски той ночной рубахи, изодранной в клочья во время погони, залатанной доброй женщиной, пришли в негодность, поблекли и одряхлели, путая Исвильду в воспоминаниях: было ли? Не было?

К весне она была уверена что живет на болоте вечность и никогда не была знатной дворянкой, наследницей рода Де Ли. Но женщина положила перед ней узелок, что нашла в лесу далеко от замка. И туда она тоже сходила, пропав на пару дней, в которых Исвильда не особо заметила ее отсутствие.

— Не надо тебе туда, — сказала тихо, глядя, как иссохшая рука девушки медленно перебирает драгоценности из узелка. — Пустошь. Опаленные стены и вороны. Ничего и никого не осталось, только кладбище у самых стен. Кресты, кресты… Теперь эти земли принадлежат королю. Кто знает, не он ли виновник злодеяния? Забудь кто ты, иначе убьют.

— Я Де Ли, — прошептали отвыкшие что-то говорить губы.

— Ты никто, — вздохнула женщина. — Ты погибла и похоронена вместе с родными у ворот замка. Кто-то уже положил эти цветы на твою могилку.

Протянула засохшую ромашку.

И до Исвильды вдруг дошло, что она права — она никто, ее нет, как нет той чудесной женщины, что была ее матерью и носила это жемчужное ожерелье, целовала на ночь дочь и сына, гладила их теплой ласковой ладонью. Как нет отца, строгого, но умного и благородного человека, который по праву считался одним из лучших воинов и защитников чести в округе и был награжден клинком с именным вензелем, выгравированным лично ему за заслуги перед королевством. Нет маленького проказника Максимильяна, любившего гонять голубей и трясти яблони в саду вместе с деревенскими мальчишками.

Он погиб, как погибли все Де Ли, не струсив, не предав, и лишь она бежала как последний трус, бросив родные стены, слуг и родных на смерть.

Исвильда разрыдалась. Слезы лились и лились, плачь, перешел в истерику и длился сутки…