Райдо Витич - Долг

— Как ты тут без меня? — потрепал ее меж ушами мужчина, скинув верхнюю одежду.

"Пойдем, что покажу, — со стола спрыгнув в комнату, ринулась и давай мявкать стоя на бумажном хламе, — иди сюда!"

— Ну, чего ты?… Ой, ёё! — узрел погром Федор. — Ну, елы! Мы так не договаривались. Похозяйничала, здорово!

Тон с сердитыми нотками удивил Непоседу. "Не понял какую ценность я тебе нашла?" — закружила вокруг.

Федор присел на корточки, начал разбирать бумажный завал: "Комсомольская правда", "Юный натуралист" — в сторону, на растопку пойдут, фотографии в альбом.

— Перестань крутиться, — отпихнул рысь. — Ладно, согласен, порядок надо наводить. Но это не я макулатуру собирал, тетка моя, царствие ей небесное. Вот она, видишь какая? — поднял фото женщины, рысь понюхала и фыркнула — оценила Глафиру. Федор засмеялся над ее растерянной мордочкой и сам над собой — с кем разговаривает, кому показывает? — Кому скажи, дожил, с дикошарой кошкой разговариваю. Дошел до точки, все. А знаешь, — погладил ее, к себе притянул. — Животина-то, она порой боле человека понимает.

Сел, фотографии перебирать начал, Непоседе показывать:

— Это я с Иваном, друг мой был закадычный. Голова. Сейчас большую должность в городе занимает, да-а. А это… не знаю, — покрутил старый снимок с пожелтевшими краями. — Поди какой предок мой. Эту точно помню, Катерина — к Варваре приезжала, то ли дочь ее, то ли племяшка. Смешная. Мы с пацанами за ней табуном ходили, было. Городская, что ты. А это… — и замер: надо же, мама. Красивая, молодая, улыбка что свет, и он, маленький совсем еще, на руках у нее. Вместе. — Эх, мама, мама.

А вот еще мама. Улыбается, его, уже трехлетку, обнимает. Посмотрел бы кто чужой, подумал — любит, только любящие так смотрят на тебя, так обнимают. Но неправда это, потому что любящие не бросают любимых.

Выкинуть бы фото, а рука не поднимается.

Решил порвать, а Непоседа в руку вцепилась, зубами легонько прикусила, не до крови — с намеком.

— Странная ты кошка, — посмотрел на нее, потом на фото и отложил его. — Согласен, не дело. Вот ведь как выходит: ты сирота и я, твою мать я убил, моя сама меня кинула, и оба мы с тобой одиноки. А может, как в том, что ты осиротела, и я в своем сиротстве виноват?

Кошка смотрела на него и как положено животному молчала. Взгляд же разумный, человечий, и чувство, что слышит и прекрасно все понимает.

— Это что получается? Бабы — одиночки кошек заводят, и я, бирюк, бабами кинутый, рысуху завел? — головой качнул, хмыкнув. — Ой, дожил.

Рысь к шкафу подошла, легла и лапой что-то вытащить норовила, на Федора глядя со значением.

— Чего там? Мышка что ли?

"Нет. Помоги достать и сам узнаешь. Это важно. Не могу объяснить, но чувствую — это очень важно. Может, ты поймешь, мне расскажешь?"

— Что ты туда загнала? — сказал, смирившись, что Непоседа так и будет карябать шкаф, пока не вытащит одно ей ведомое из-под него. Заглянул, отодвигая кошку, и увидел сверток писем, скрепленный розовой тесемкой, выцветшей, как срезанные розы, поставленные на окно в поток солнечного света.

Федор вытащил тощую пачку и повертел в руке: старые письма в желтоватых от времени конвертах будили в нем тревогу, странное чувство, подобное тому, что возникает, когда хочешь искупаться в незнакомом водоеме. Желание борется с осторожностью, жажда охладить тело, смыть пот и жар — с почти суеверным страхом перед неизвестностью, за которой обязательно кажется, что прячется нечто отвратительное, кровожадное, насмешливое и подлое.

Он смотрел на имена отправителя и получателя и чувствовал, как заходится сердце.

"Глафире Ивановне Воркутовой от Тамары Ивановны Шишкиной".

Мама… Мама?

Руки дрожали, распутывая узелок тесьмы, освободили стянутые конверты, открывая даты на штемпеле. Июнь, июнь, июль, август, август. Мать его к тетке в конце мая привезла и обещала забрать в конце июля, край, в начале августа. Но ни в конце лета, ни в начале осени, ни зимой, ни следующей весной, ни через год, ни через десять — не явилась.

Он думал сначала — случилось что, потом начал понимать — бросила. Но еще не смирился тогда с этой мыслью, она смиряла его с годами. И не знал, что мама писала тетке, не читал писем, не подозревал об их существовании.

Почему тетка скрывала их? Почему прятала? Что в них?

Рысь улеглась на колено мужчины и пристально уставилась ему в лицо: "читай, ну?"

Федор открыл первое и, замирая, прочел: "Милая моя сестра, Глафира Ивановна, здравствуй! Как там у вас дела, как ты, как Феденька? Не балует ли, слушается ли тебя? Не болеете ли? У меня все хорошо, устроилась. Маша, за которую меня взяли, четвертого июля уже должна вернуться. Как я тебе говорила, она уехала к жениху, должны они свадьбу сладить, а я тем временем за нее поработаю, денег подкоплю. Платят здесь очень много, нам бы с Феденькой надолго хватило. Может, и жизнь свою устрою? Женщин здесь почти нет, одни мужчины. Пьют, окаянные, спасу нет. Как с вахты придут, пьют, потом спят и на вахту. Но тихие, уважительные, без всяких там гадостей и сальностей. А пьют с тоски, скорей, с устатку. Опять же водки и нет почти, так изыскивают возможности, брагу ставят. Бригадир их давеча лютовал, одного премии лишил. Но то за дело, чего ж так-то открыто пить? Наш-то начальник человек спокойный, терпимый да уважительный. Женщины в коллективе добрые. Павлина Приходько, с Украины, повариха мастеровитая и женщина хоть куда. А еще Лена Звирулько и Катерина Андреева — обе со Свердловска. Вот и весь коллектив. Еще в медпункте женщина, строгая шибко, не подступись, Ольга Григорьевна. Остальные опять мужчины. Даже повара. Но ладно все, хорошо. Одно сердце давит: как вы там? Посуду мою, а сама все думаю, как вы? И все успокаиваю себя — месяц всего-то и дома буду, с деньгами. Феденьке к зиме обнову справить будет с чего, за квартиру заплатить, а то погнала бы к осени хозяйка и куда бы мы с ним? Не дело, милая моя сестрица, мальцу-то по чужим избам ютиться. Здесь, слышала, на квартиру некоторые зарабатывают. Старатель один баял, однокомнатную купил после вахты. Хорошо бы, но это почти год работать надо, а мне то не выдержать без Феденьки. И с ним — не дело. Детей сюда нельзя, школы нет. Вот если б он с тобой год пожил, я бы заработала, экономила бы на всем, а заработала. Был бы у нас с Федей угол свой.