Стефени Майер - Полуночное солнце

— Да подумаешь, дело великое! — не согласился Эмметт. — Одно из двух: он или убьет её, или нет, но покончит с этой тягомотиной. Хватит волынку тянуть, в самом деле.

— Я не хочу пока переезжать, — заныла Роуз. — Я не хочу начинать всё сначала. Мы почти окончили школу, Эмметт. Наконец-то .

Я не знал, на что решиться. С одной стороны, я жаждал встретиться с испытанием лицом к лицу, а не снова спасаться бегством. С другой стороны, напрягаться из последних сил тоже было неразумно. На прошлой неделе Джаспер оказался на грани срыва из-за того, что долго не ходил на охоту. Не совершаю ли и я сейчас такую же непростительную ошибку?

Я не хотел срывать мою семью с насиженного места. Никто из них не скажет мне за это спасибо.

И ещё: я хотел пойти на биологию. Я ощутил неодолимое желание вновь увидеть её лицо.

Вот это и определило мое решение. Любопытство, вот оно что. Я был зол на себя за то, что не мог обуздать его. Разве я не обещал себе, что не допущу, чтобы молчание её разума заставило меня чрезмерно заинтересоваться ею? И пожалуйста, вот он я, заинтересованный так, что больше уже невозможно.

Я хотел узнать, о чём она думает. Её разум был закрыт, но глаза были очень выразительны. Возможно, я мог бы попытаться читать в них, раз уж с мыслями не получается?

— Нет, Роуз, я думаю, что всё и вправду будет хорошо, — сказала Элис. — Видение... оно как будто стало отчётливее. Я на девяносто три процента уверена, что ничего плохого не случится, если он пойдет в класс. — Она пытливо вгляделась в меня, стараясь понять, что же изменилось в моих намерениях, раз её видение будущего стало более точным.

Достаточно ли одного любопытства, чтобы сохранить жизнь Белле Свон?

Эмметт был прав — зачем тянуть волынку? Покончить со всем либо так, либо этак! Я встречусь с соблазном с открытым забралом.

— Идите в класс, — приказал я, стремительно вставая из-за стола. Повернулся и зашагал прочь от них, не оглядываясь. Я слышал беспокойство Элис, осуждение Джаспера, одобрение Эмметта и раздражение Розали, несущиеся мне в след.

Я помедлил возле двери класса, набрал полные лёгкие воздуха и ступил в маленькое тёплое помещение.

Я не опоздал. Мистер Бэннер всё ещё раздавал оборудование для сегодняшней лабораторной. Девушка сидела за моим... за нашим столом, вновь склонив голову, уставившись в тетрадь, в которой выводила какие-то каракули. Подойдя, я внимательно всмотрелся в набросок: для меня представляло интерес даже такое незатейливое проявление её сознания — но ничего не уразумел. В рисунке не было смысла — всего лишь беспорядочно перепутанные петельки и завитушки. Может, она выводила узоры чисто автоматически, а думала о чём-то совсем другом?

Я намеренно излишне резко отодвинул свой стул, так что он проскрежетал по линолеуму: людям не нравится, когда к ним подкрадываются бесшумно.

Я понял, что она услышала звук: она не подняла глаз, но её рука дрогнула и пропустила завитушку, из-за чего рисунок стал каким-то неуравновешенным.

Почему она не подняла глаз? Скорее всего, напугана. Я должен сделать всё, чтобы на этот раз оставить по себе совершенно другое впечатление. Пусть думает, что всё происшедшее раньше — лишь продукт её воображения.

— Привет, — тихо сказал я. Тон голоса, который я использовал, был специально предназаначен для случаев, когда мне нужно было, чтобы люди чувствовали себя свободнее в моём присутствии. Своё обращение я сопроводил искусно выстроенной, не обнажающей ни единого зуба любезной улыбкой.

Вот теперь она вздрогнула и подняла взгляд. Её широко раскрытые карие глаза выражали испуг, растерянность и были полны множества молчаливых вопросов. То же выражение, что застилало мне взор на протяжении всей прошлой недели.

Я смотрел в эти необычно глубокие карие глаза, и вдруг осознал, что ненависть — ненависть, которую, по моему мнению, эта девушка заслужила просто самим фактом своего существования — куда-то исчезла. Сейчас, когда я не дышал и не ощущал её запаха, мне было трудно поверить, что можно испытывать ненависть к кому-то столь уязвимому и слабому.

Её щеки начали заливаться краской, но она ничего не сказала.

Я не отрываясь смотрел в её глаза, сосредоточившись только на их вопрошающей глубине, и пытался игнорировать аппетитный цвет её кожи. У меня было достаточно воздуха в лёгких, чтобы поговорить немного дольше, не вдыхая при этом.

— Меня зовут Эдвард Каллен, — сказал я, хотя знал, что ей это известно. Просто вежливость диктует начать разговор подобным образом. — У меня не было возможности представиться на прошлой неделе. Ты, должно быть, Белла Свон.