Марк Фрост - Шесть мессий

— Они что, остаются с тобой, эти бывшие миллионеры?

— О да. Прямо здесь, в Новом городе, — ответил Дэй, не сочтя нужным упомянуть, какой радости исполняется он при виде того, как эти бывшие капитаны индустрии и их избалованные жены выгребают нечистоты из отхожих мест. — И если ты спросишь их, о, я буду поражен, если хоть один не ответит, что сегодня, обретя новую жизнь, он чувствует себя на сто процентов богаче.

— Сто процентов!

— Эта сугубо материальная жизнь полна такой бессмысленной душевной боли. Исполнена такого беспокойства, такой тревоги о сохранении того, что накоплено. Алчного стремления приумножить имеющееся сверх пределов, позволяющих удовлетворить все разумные потребности. И сколь несравненной радостью и удовольствием было бы освободиться от этого страдания и вновь смиренно посвятить себя духовным исканиям.

— Да, должно быть, такие деньги и впрямь страшное бремя. — Иаков огляделся. — Скажи мне, как тебе удается так хорошо с этим справляться?

— Я считаю, что мои труды благословенны, воистину это так.

Преподобный Дэй встал и, хромая, медленно вышел из-за стола, направляясь к Иакову.

— Великое богатство не отягощает мою душу, вес его гнетет мои согбенные плечи не сильнее, чем тяготило бы перышко колибри.

Его жестикулирующая рука пересеклась с лучом света, что повлекло за собой новое круговращение пыли.

— В чем твоя тайна?

— Я не требую ничего для себя. Я слуга, а не господин и живу ради исполнения своего долга перед Богом, и все блага земные проходят через мои руки, не прилипая. Спроси меня, Иаков Штерн, что значат для меня эти деньги, и я правдиво отвечу тебе, что не отличу серебряный доллар от диска круглой пилы. Деньги для меня не более чем инструмент, необходимый для исполнения и завершения святого действа.

— Святого действа?

— Неужели не понимаешь? Новый город. Наш собор. Все, что ты видишь вокруг себя.

— Но какова цель?

— Приблизить людей к Богу. Или, можно сказать, приблизить Его к людям. — Преподобный странно улыбнулся. — Тебя переполняют вопросы. Давай поговорим начистоту.

— О чем?

— Я знаю тебя, Иаков Штерн. — Дэй уселся напротив него. — Хотя, признаться, сначала не узнал. Ты сбрил бороду, старик. Мы виделись в прошлом году в Чикаго. Парламент религий, вспомни.

Иаков кивнул, ощущая тревожное биение своего сердца.

— Ты вовсе не отошедший от дел старик, путешествующий ради удовольствия. Ты знаток каббалы, как я слышал, один из лучших. Вполне естественно, что мне весьма любопытно узнать, что ты здесь делаешь.

Иаков ощутил волну энергии, омывающую его голову и грудь; впечатление было такое, словно слизкая бесхребетная тварь выискивает слабое место, чтобы присосаться или ужалить. Он призвал все свои силы и воздвиг мысленный барьер, чтобы оградиться от опасных поползновений. Его жизнь казалась столь же хрупкой и незащищенной, как кружащие в воздухе пылинки.

— Кажется, я спросил тебя первым, — сказал раввин.

— Справедливо, — согласился преподобный Дэй. — Ну что ж, времени у нас достаточно: спешить тебе некуда.

Он рассмеялся, и в его смехе впервые прозвучала безжалостная нотка.

— Я слушаю, — спокойно произнес Иаков.

Преподобный подался вперед и драматическим шепотом: точь-в-точь взрослый, рассказывающий ребенку сказку на ночь, — заговорил:

— Однажды пробудившись, человек обнаруживает полыхающий в нем свет силы. Если хочешь, это можно назвать искрой Божьей: он сподобился милости прикосновения свыше.

— Такие случаи известны, — заметил Иаков.

— Со временем он приобретает умение использовать силу… нет, неверно: он осознает, как поспособствовать силе в осуществлении ее священного действа. Через него, скромнейшее из орудий. С этого момента она руководит каждой его мыслью и действием, направленными на то, чтобы собрать вокруг себя общину приверженцев и увести их прочь от испорченного мира. В пустыню. Возвести там новый Иерусалим. Сила послала ему видение, в коем было явлено, как и куда должно им удалиться: сон о высокой черной башне, его церкви, поднявшейся из песка.

— Тебе снился такой сон? — Иаков с удивлением взглянул на него, но тут же отвел глаза и снова сосредоточился на пыли.

— Девять лет подряд, — ответил преподобный. — С того самого дня, когда я пришел в себя в грязной канаве возле реки. В Швейцарии, это ж надо! Я не помнил, кто я, не помнил ни единой подробности из своей прошлой жизни; все, что у меня было, — это сон. Видение. И просветление досталось мне ужасной ценой. Тело мое было искалечено, я пребывал в состоянии куда худшем, чем тот несчастный, коего ты видишь перед собой сейчас: лишь спустя год мучительного лечения мне удалось снова встать на ноги. Но если ты спросишь меня, стоило ли дело таких мучений, я, не колеблясь, отвечу: «Да». Отправляйся в Америку, повелело мне видение, и засевай семена свои в песок пустыни. Кто я, чтобы противиться столь повелительному гласу? Никто, пылинка! И вот, не будучи священником, я надел это облачение. — Преподобный подергал себя за отвороты. — По правде сказать, я снял его с баптистского проповедника, которого прикончил в Чарльстоне, Южная Каролина. Прекрасно подошло, ничего перешивать не пришлось, а ведь на меня, учитывая… особенности телосложения, платье подобрать нелегко. Ну а одежда, в конце концов, делает человека. Что думаешь, ребе? Я не похож на образец современного евангелиста?