Хилари Бэйли: Невеста Франкенштейна

И все же на «Франкенштейне» «лежат байроновские тени». Здесь чувствуется влияние мрачных и романтичных байроновских героев — одиноких странников, мучимых кошмарами, не находящих себе места среди людей из-за какого-то тайного греха. Когда Мэри писала первые главы своего «Франкенштейна», Байрон заканчивал поэму «Чайльд Гарольд», главный герой которой и был именно таким человеком. И все же в романе Мэри Шелли не до конца ясно, кто же является мучеником судьбы — сам Виктор Франкенштейн или его творение. На протяжении книги они оба, каждый по-своему, становятся одинокими и презренными изгнанниками.

Очевиден и религиозный подтекст книги. Его не могло не быть. Хотя Годуины и являлись носителями свободомыслия, общество того времени в целом было проникнуто христианскими идеями. Государственные законы и мораль, книги, которые тогда читали, и картины, которые выставлялись, даже язык, на котором говорили, — все носило отпечаток религиозности. Поэтому, когда созданное существо называет себя франкенштейновским Адамом, признавая тем самым себя как творение, а Франкенштейна как творца, мы без лишних слов понимаем (так же, как понимала это и Мэри Шелли), что такое трепетное благоговение перед Создателем. Франкенштейн взялся за роль Бога. Он создал жизнь.

Если посмотреть с другой стороны, легко можно заметить, что Мэри Шелли не акцентирует внимание на этой идее. Складывается впечатление, что все сказанное ею о взаимоотношениях между создателем и его созданием связано с политикой не в меньшей мере, чем с религией. Она выросла в среде радикалов. Отец ее поддерживал Французскую революцию (равно как и американскую войну за независимость), а мать даже находилась во Франции во время революции и затем стала автором работы «Защита прав женщин». Мэри была ребенком своего времени, который, можно сказать, вырос под красным полотнищем революции. Более того, в дальнейшем она соединила свою жизнь с Шелли — либералом до мозга костей. «Франкенштейн» говорит нам о том, что люди науки по тому влиянию, которое они оказывают на жизнь человечества, могут сравниться с Богом. Автор считает, что человек, если захочет, способен улучшить собственную природу, и, вслед за Руссо, она утверждает, что добродетель присуща человеку по самой его природе и является естественной для него и только цивилизация со своей жадностью, законами и нормами, ее защищающими, попирает добродетель.

Тот факт, что многие из нас сумели извлечь из истории Франкенштейна лишь две основные идеи (первая связана с существованием наводящего ужас злодея, более могущественного, чем человек; вторая вытекает из образа обезумевшего ученого, выпустившего зло в мир людей), больше характеризует нас самих как читателей, чем Мэри Шелли как автора.

И все же. И все же человеку, прочитавшему книгу, писательница передает некое особое послание, которое стоит за ее словами и о котором она сама могла даже не догадываться. История распорядилась так, что наследие Мэри Шелли оказалось пропитано духом Французской революции, которую ее родители горячо поддерживали. Однако свобода, равенство и братство привели к террору, из-за которого стал возможен приход к власти Наполеона и последовавшая за этим война, на пятнадцать лет захлестнувшая Европу. Когда Мэри с сестрой и мужем в 1814 году тайно уехала во Францию, страна находилась в плачевном состоянии.

Есть уроки, которые родители преподносят своим детям, но есть и такие, на которых дети учатся сами. И эти уроки не всегда совпадают. Вид покалеченных ветеранов войны, просящих подаяние на улицах Лондона, руины голодающей Франции могли оказаться более убедительными, чем любые теоретические доводы. Не исключено, что во «Франкенштейне» Мэри Шелли предупреждала людей еще и о том, чтобы, выпуская свои творения в мир — будь то идеи или чудовища, — они всегда думали о последствиях. Возможно, и в ней самой, пока она писала эту книгу, происходил постепенный поворот от либерализма к консерватизму.

Не стоит забывать еще один факт: к тому времени как Мэри начала писать, она уже два года прожила с Шелли. На ее глазах умер первый их ребенок, прожив всего десять дней. Скандалы, долги, холодность со стороны родительской семьи стали для нее привычным делом. Вопрос о замужестве в это время просто не стоял, поскольку брак шел вразрез с принципами Шелли, поддерживавшим идею свободной любви. Должно быть, Мэри время от времени задумывалась о том, что будет с ней и ее маленьким сынишкой, если Шелли оставит ее или умрет. К тому же, начав писать, она, по всей видимости, уже знала, что ее сводная сестра Клэр носит под сердцем ребенка Байрона. Байрон и Шелли, несмотря на временные трудности, имели и положение в обществе, и деньги, и Мэри не могла этого не понимать. Но все же, как женщина и как мать, она не могла не беспокоиться о будущем.