Алексей Атеев - Девятая жизнь нечисти

Сережа сообщил пункт назначения.

– А к кому в Ширяеве?

Наш герой и тут не стал скрывать объект визита.

– Ага, ага… К Маруське, значить… Ну садись, подвезу.

Сережа с сомнением посмотрел на дряхлую лошадь, не уверенный, выдержит ли сей Росинант, помимо своей клади и старца, еще и его, но отказываться не стал. Он сначала положил на телегу свой рюкзак, потом бочком сел рядом с емкостью на пахучее сено. Некоторое время ехали молча. Тут Сережу поразила одна странность. Хотя бочка была, что называется, заполнена «под завязку», а дорога достаточно неровной, ни единой капли воды не пролилось из нее.

– Ружьишко у тебя знатное, – тоном знатока заметил старец. – Издалека сам?

Сережа сообщил, что учительствует в городе, а вообще-то родом из Москвы.

– Эге, – сказал возница вроде как с уважением. – Значит, охотой балуешься? – после паузы спросил старец.

«И этот туда же, – с досадой подумал Сережа. – Сейчас мораль читать начнет или пройдется насчет бездельников…» И тогда он сообщил, что вообще-то желает просто познакомиться с местностью, а ружье взял просто так, на всякий случай.

– Для обороны, – прокомментировал серый старичок. – Оно понятно. От лихих людей обороняться. Н-да…

Что он хотел сказать этим «н-да», Сережа так и не понял.

Годков-то тебе сколь? – после некоторого молчания спросил старец.

Сережа сообщил свои паспортные данные.

Молод, – заключил серый. – И куда же ты после Маруськи направишься?

Дальше в лес пойду…

Не боишься? Тут кругом зыбуны… Да и вообще…

Меня уже предупреждали. Постараюсь идти осторожно.

Ну-ну. Ты, кажись, некрещеный? – задал лю-бознательный старец совсем уж неожиданный вопрос. – Креста не носишь…

Некрещеный, – подтвердил Сережа. – Родители не хотели, особенно отец. Он коммунистом был…

А батька твой, наверное, на войне погиб?

Откуда вы знаете? – удивился Сережа.

Если б знал, не спрашивал. А вообще догадаться нетрудно. Сколь много народу пало.

Лес неожиданно расступился, и впереди показались дощатые крыши деревеньки.

Вон твое Ширяево, – указал рукой возница. – Слезай и шагай туда, а мне в иную сторону нужно.

Сережа, наученный опытом, денег предлагать не стал, однако сказал «спасибо». Старец почему-то поморщился.

Ты по болотам осторожно ходи, – напоследок произнес он. – Да попусту зверье не губи. Ладно, прощевай. Возможно, еще увидимся.

Сережа слез с телеги, подхватил рюкзак и пошел в деревню.

Селение, в которое он попал, выглядело как десятки тысяч подобных ему: покосившиеся плетни, стародавние избы с маленькими подслеповатыми оконцами, крытые дранкой, а у тех, кто побогаче, толем. Торчали в небо колодезные журавли, плескались в луже утки, а на краю этой же лужи блаженно развалилась в грязи здоровенная свинья. Деревня прямо-таки утопала в буйно разросшихся травах. Лопухи достигали тропических размеров, полынь и лебеда стояли стеной, а заросли крапивы казались непроходимыми джунглями.

На единственной улице было пустынно, только вдали у колодца копошилась женская фигура. Вот она подняла ведра на коромысло и зашагала в сторону Сережи. Это была поселянка средних лет с загорелым лицом и выгоревшими добела волосами и бровями.

Не знаете ли, где мне можно увидеть Марию Воронкову? – поздоровавшись, поинтересовался юный путешественник.

А зачем она вам? – в свою очередь спросила поселянка.

Привет ей передать хотел от Григория Степановича Урыванцева.

Так это ж я и есть! – обрадовалась женщина. – Пошли ко мне в дом.

Она с видимой радостью приняла гостинцы от родича: полкило простеньких конфет-подушечек, столько же пиленого сахара и несколько катушек ниток. Особенно обрадовалась ниткам.

Не забывает братец, – с каким-то простодушным изумлением то и дело повторяла тетя Маруся. – Большой человек, а помнит. Дай ему бог здоровья!

Пока женщина перекладывала сверточки, Сережа осмотрелся. Обычная деревенская изба, очень чисто, пол застелен домоткаными половиками, на окнах горшки с геранью, в красном углу – иконы, на стенах застекленные рамки с пожелтевшими фотографиями многочисленной родни.

Одна живу, – пояснила тетя Маруся, перехватив изучающие взгляды Сережи. – Сам на фронте погиб, ребята выросли и разъехались. Старший, Колька, в Рязани на заводе работает, Василий – младшенький – в армии. Так, видать, век бобылкой и доскриплю.

Да вы же еще не старая, – заметил Сережа, – чего раньше времени себя хороните?