Мишель Цинк - Пророчество о сёстрах

Луиза протягивает мне мамин портрет, принесенный из спальни отца. Мне пришлось остаться на диване: Соня сказала, что слабость в руках и ногах — типичный побочный эффект долгого странствия по Равнине. И — точно этого мало — голова у меня просто раскалывается. Я с новой силой сочувствую Соне — она-то ясновидица, ей постоянно приходится такое испытывать. Хотя никто не говорил этого вслух, но темнота за стеклами окна недвусмысленно дает понять: наше время на исходе. Тетя Вирджиния, Элис и Генри вернутся уже в любую секунду.

— Не совсем уверена, но настолько, насколько могу быть хоть в чем-то уверена при сложившихся обстоятельствах.

Я смотрю на изображение матери. Даже на черно-белой фотографии ее глаза не утратили глубины и напряженности, и я вспоминаю, какими живыми и страстными были они во время нашего короткого свидания на Равнине.

— Хочешь, я? — тихо спрашивает Соня.

Я качаю головой.

— Нет. Я сама.

Я переворачиваю фотографию, кладу ее на колени лицом вниз. Изящные металлические зажимы на обратной стороне легко выходят из пазов, позволяя снять с рамы тонкую дощечку. Сперва мне кажется, что под ней ничего нет — я вижу оборотную сторону фотографии и собираюсь уже сдвинуть и ее, как вдруг мое внимание привлекает что-то, застрявшее в самом уголке рамки, — между стеклом и узорной металлической оправой.

Я подношу рамку поближе к глазам.

— Что это? — не выдерживает Луиза. — Там что-то есть?

— Не пойму…

Однако мне требуется совсем немного времени на то, чтобы убедиться — там и в самом деле что-то есть. Клочок бумаги. Я вытягиваю его трясущимися пальцами — хотя сама не могу сказать, трясутся ли они от возбуждения, от страха или после недавнего странствия.

— Но… он такой маленький, — восклицает Соня. — Это никак не может быть списком!

Это и в самом деле лишь жалкий кусочек — явно оторвавшийся от уголка большого листка, однако я вовсе не так разочарована, как можно было бы ожидать. Так близко к списку мы еще не подбирались. И хотя он уже не спрятан в рамке, где мой отец его оставил, в одном я уверена точно: он был здесь.

Соня с Луизой так же притихли, как я. Разочарование слышимо повисло в нашем дыхании, во всем том, что не произнесено меж нами. И вот наконец я нарушаю это молчание, я произношу одно-единственное слово в тяжкой тишине библиотеки.

— Элис.

Я вышагиваю по библиотеке, стараясь собраться с мыслями перед тем, как бросить вызов сестре. Разумеется, я не могла говорить с ней начистоту среди всей этой суматохи по их приезде, когда тетя Вирджиния и Генри показывали покупки и делились впечатлениями дня. Я только и успела, что обменяться с Элис жгучими взглядами перед тем, как она удалилась к себе. Дальше был обед — напряженный, даром что парадный, ведь, хотя День благодарения уже прошел, в доме еще оставались гости.

Луиза с Соней вызвались составить мне компанию в разговоре с сестрой. Однако эта часть пророчества, эта часть битвы принадлежит мне. Весь вечер я ждала с все нарастающей яростью.

Элис, сотрудничающая с падшими душами, готовящими мне погибель.

Элис, подвергшая меня смертельной опасности тем, что разрушила чары нашей матери.

Элис, взявшая список.

К тому времени, как весь дом отошел ко сну, я более чем готова силой отнять у Элис список, а потому выхожу из своей комнаты целеустремленным и быстрым шагом — а вовсе не так тихо, как стоило бы, учитывая поздний час. Дойдя до ее спальни, я стучусь, но тут же распахиваю дверь, не дожидаясь ответа. Я не дам ей такого выбора — не впускать меня.

На лице ее выражение неподдельного изумления, какого я ни разу еще у нее не видела. Рука взлетает к груди, губы округляются в потрясенном «о!».

— Лия! Что…

Я шагаю к ней, и в первый раз за все годы, что мы были сестрами, за все годы, что мы были подругами и наперсницами, сестра, кажется, пугается меня. Она делает шаг назад, а я останавливаюсь в каком-нибудь футе от нее.

— Отдай его мне, Элис.

Я протягиваю руку, всем видом демонстрируя, что не уйду без списка ключей — моего пропуска на свободу.

Она качает головой и очень убедительно изображает растерянность.

— Я… я не понимаю, о чем это ты.

Я прищуриваюсь.

— Еще как понимаешь, Элис. Он у тебя. Ты украла его из спальни отца.

Она выпрямляется во весь рост, глаза ее пылают, былой страх растаял в огне возмущения.

— Знаешь, что я тебе скажу, Лия? Понятия не имею, что там, по-твоему, у меня есть, только у меня этого нету. Хотя, судя по всему, это для тебя очень важно, так что мне и в самом деле очень бы хотелось, чтобы оно у меня было. — В глазах ее вспыхивает знакомый коварный блеск, который всегда заставляет меня бояться того, что она скажет или сделает дальше. Она продолжает, и я понимаю, что вызвало этот блеск: — Особенно учитывая, что и к тебе, кажется, попало кое-что мое.